И в сердце нож - Честер Хаймз Страница 22

— Это как понимать?

— А так, что ведь это ты ограбил управляющего бакалеей на Седьмой?

— Нет, сэр, я и близко к этой бакалее не подходил. Я честно заработал эти деньги — чистил обувь у станции подземки на 125-й улице.

Могильщик взвесил на руке мешок.

— Да здесь добрая сотня долларов, — сказал он.

— Мне просто повезло. Давали четвертаки и полтинники, — сказал Бедняк. — Можете спросить людей.

— Пойми, парень, одну простую вещь, — сказал Могильщик. — Если ты украл больше тридцати пяти долларов, это считается крупной кражей, а стало быть, тяжким преступлением, и за это полагается от года до пяти федеральной тюрьмы. Но если ты готов нам помочь и признаешься в мелкой краже, судья тоже пойдет тебе навстречу: ведь ты экономишь государству расходы на процесс с присяжными, на назначение тебе адвоката и так далее. Тогда ты получишь месяц исправительных работ. Так что думай сам.

— Я ничего не крал, — упрямился Бедняк. — Я заработал деньги, чистил обувь…

— Боюсь, что патрульный Харрис и управляющий расскажут другую историю на завтрашнем опознании, — сказал Могильщик. — Лучше помоги нам.

Бедняк стал усиленно размышлять. На лбу, под глазами и на плоском носу появились капельки пота.

— А как я могу вам помочь? — наконец спросил он.

— Кто был в машине Джонни Перри, когда он проехал по Седьмой авеню за несколько минут до того, как ты украл мешок? — спросил Могильщик.

Бедняк фыркнул носом так, словно до этого сдерживал дыхание.

— Я вообще не видел машины Джонни Перри, — сказал он с явным облегчением.

Могильщик нагнулся, включил зажигание и завел мотор.

— Плохое у тебя зрение, парень, — сказал Гробовщик. — Это обойдется тебе в одиннадцать месяцев.

— Клянусь Господом, я два дня уже не видел «кадиллака» Джонни, — сказал Бедняк.

Могильщик вырулил на середину улицы и повел машину в сторону полицейского участка на 126-й улице.

— Я говорю правду, — хныкал Бедняк. — На всей Седьмой тогда не было ни души.

Гробовщик поглядывал на пешеходов, на тех, кто стоял на тротуаре или сидел на крылечках и ступеньках. Могильщик смотрел на дорогу.

— Честное слово, на Седьмой не было ни машин, ни людей, — скулил Бедняк. — Только подкатил тот тип из бакалеи, да еще стоял полицейский. Он там всегда стоит.

Могильщик подъехал к тротуару и притормозил перед самым поворотом на 126-ю.

— Кто был с тобой? — спросил он.

— Ей-богу, никого.

— Плохо твое дело, — изрек Могильщик, снова наклоняясь, чтобы включить мотор.

— Погодите, — сказал Бедняк. — Я правда отделаюсь месяцем?

— Это зависит от того, какое у тебя было зрение в четыре тридцать утра и насколько хорошая память сейчас.

— Я ничего не видел, — сказал Бедняк. — Я схватил мешок и дал деру. Где уж тут что увидеть. Но может, Утюг что-то углядел. Он прятался в подворотне на 132-й.

— А где ты был?

— На 131-й. Мы договорились, что, когда подъедет тот тип из бакалеи, Утюг станет кричать «караул», чтобы отвлечь полицейского. Но он не пикнул, и мне пришлось все сделать одному и бежать.

— Где сейчас Утюг? — спросил Гробовщик.

— Не знаю. Я его сегодня не видел.

— А где он обычно околачивается?

— В бильярдной у Туза. Или внизу в «Коробочке».

— А где он живет?

— У него комната в отеле «Маяк» на углу 123-й и Третьей авеню. А если его там нет, значит, он на работе. Щиплет цыплят у Голдстайна на 116-й улице — иногда они работают до двенадцати.

Когда они подъехали к участку, Бедняк спросил:

— Вы не обманете? Если я признаюсь, то получу только месяц, да?

— Все зависит оттого, что увидел твой дружок, — сказал Могильщик.