Талант марионетки - Надя Дрейк Страница 22

– Театр всегда требует больше, чем может дать заурядный актер, – продолжала старуха. Ее голос, несмотря на сквозящую в нем старческую слабость, лился плавно, а интонации выдавали великолепную актерскую школу. – А посредственностям здесь не место. – Она возвысила голос и вздернула подбородок.

– Простите, – пролепетала Жюли, огорошенная внезапной проповедью, – но я очень стараюсь…

– Стараешься? – Старуха резко повернулась к ней, и девушка невольно отпрянула. – Достаточно ли? – Ее выцветшие глаза пылали огнем одержимости. – Это тяжелая работа, не оставляющая времени на раздумья и жалость к себе. Впрочем, для театра слишком много труда никогда не бывает. Никогда! – Она яростно прошипела последнее слово, пристально глядя на Жюли водянистыми голубыми глазами с красными прожилками на белках.

– Мадам д'Эрбемон! Рад вас видеть. – Как и всегда жизнерадостный Себастьен улыбнулся даме.

Та с достоинством вскинула подбородок и прошествовала мимо. «Была ссора. Было то, что бывало уже несколько раз. Я сказала, что у меня голова болит…» – донесся до девушки негромкий напевный голос, и ее наконец осенило, что устаревший наряд актрисы на самом деле – костюм Анны Карениной.

– Что-то ты выглядишь бледной, – молодой человек перевел взгляд на Жюли. Та утомленно покачала головой.

– Все в порядке. Просто немного устала, – она сделала шаг, но вдруг ее повело в сторону. Голова резко закружилась, и девушка наверняка упала бы, если бы Себастьен не подхватил ее под локоть.

– Да тебя просто ветром шатает! – воскликнул он. – Ты хоть что-нибудь ела сегодня?

– Да… я не помню. Кажется, нет, – пробормотала она, пока комната замедляла свое кружение. – А кто была эта дама? Мадам Дэр… Дэб…

– Д'Эрбемон, – подсказал Себастьен. – Послушай, это невероятно! – с укоризной продолжил он. – Ты и без того как тростинка. Что ж, значит, сегодня я угощаю тебя обедом.

– Что ты! Я не могу, – запротестовала Жюли слабым голосом, – я лучше пойду, моя тетя…

– О! Перестань, – ее собеседник скорчил комичную гримасу. – Еще скажи, что общество тетки для тебя приятнее моего, вот тогда я точно обижусь. К тому же я не допущу, чтобы ты по дороге упала в обморок. И не спорь, – Себастьен не позволил девушке вставить ни слова. Предложив ей локоть, он повел ее прочь из костюмерной. – Идем со мной.

– Но куда? – только и спросила Жюли.

– Есть тут поблизости одно местечко, – улыбнулся Себастьен.

Жюли под руку с Себастьеном шла по улице Дантон, подстраиваясь под быстрый шаг своего спутника, и улыбалась прохожим. Холодное осеннее солнце бросало скупые лучи сквозь кроны пожелтевших каштанов, причудливыми тенями ложась на плитку под ногами, магазинные витрины и вечно спешащих парижан. Точно сошедшие с картин импрессионистов, только в современных костюмах, они торопливо проходили мимо; дамы цокали каблуками изящных туфель, их лица прятались под надвинутыми на брови шляпами, а мужчины проносились мимо, похожие на грачей в черных пальто и таких же головных уборах. На перекрестке гудели два автомобиля, не в состоянии разъехаться, а из-за домов показалась набережная Сен-Мишель и шпиль Нотр-Дам.

– Не могу поверить, что ты ни разу не была в «Глориетт»! – удивился Себастьен, когда они свернули в один из переулков у самой Сены.

Жюли отрицательно покачала головой, чувствуя непривычную легкость из-за остриженных волос.

– Ну да, вы же все на своих диетах просто помешались. Ничего, разок можно и как следует пообедать, – заговорщически подмигнул ей молодой человек.

Желудок актрисы вдруг тоскливо сжался и заурчал. Она взмолилась про себя, чтобы этот звук был слышен только ей.

Кафе на первом этаже османовского дома девушка заметила сразу, как только они свернули с главной улицы. Белые колонны полукруглой ротонды выступали вперед, образуя небольшую веранду, отгороженную от тротуара кружевной решеткой. Несмотря на то что первая неделя октября выдалась необычно прохладной, многие посетители, желая поймать последние лучи парижского солнца, сидели снаружи, закутавшись в плащи и шарфы. Метрдотель поприветствовал Себастьена, тот улыбнулся ему в ответ, как старому знакомому, и приподнял шляпу. Стеклянная дверь с разноцветными витражами распахнулась перед ними, и они вошли в светлое просторное помещение. Круглые столики были накрыты белыми скатертями и украшены цветами, а посреди зала стояла огромная пальма в кадке. У Жюли появилось ощущение, что она оказалась на Лазурном Берегу в разгар летнего сезона. Себастьен уверенным шагом направился к столику у окна. Едва они уселись, как перед ними возник официант. Жюли недоверчиво повертела в руках толстую книжку с иллюстрацией Климта на обложке, больше похожую на небольшой художественный альбом, чем на меню.

– Возьми луковый суп, он здесь потрясающий, – посоветовал Себастьен, сам же, не открывая карты, заказал себе жареных креветок с салатными листьями.

Жюли кивнула. Она редко бывала в подобных местах и побоялась бы заказывать что-то, чего не знала, а обеденная карта наполовину состояла из незнакомых блюд. Ее спутник как нельзя лучше вписывался в антураж ресторана. Девушка продолжала перелистывать страницы, но из-под опущенных ресниц наблюдала за публикой: здесь собирались те представители богемы и бомонда, которые уже добились долгожданного успеха и сменили свои маленькие студии и квартиры на чердаках на роскошные апартаменты в районе Оперы или Риволи, но еще не обросли налетом аристократического снобизма. Многих из присутствующих она видела в театре, а кое-кого даже хорошо знала. Напротив сидел режиссер Морис Буше; завидев их, он рассеянно помахал рукой, но тут же вернулся к чтению помятого сценария, испещренного заметками. Его суп давно остыл, а пепел с сигареты осыпался на белоснежную скатерть.

– Тебе уже доводилось с ним работать? – Себастьен продолжал смотреть на Мориса. – Потрясающий человек, просто потрясающий! С ним так легко и комфортно… Уверен, в скором времени ему будут доверять и большие постановки, вот увидишь.

Жюли только кивнула и не стала спорить, хотя подумала про себя, что этот режиссер еще слишком молод, ему не хватает уверенности и внутренней силы, которыми в полной мере обладал Дежарден. Последнего все боялись, но и обожали. Девочки в гримерке шептались, что он чудовище и изверг, и с придыханием добавляли: но какой, какой… «Я бы могла влюбиться в него, будь он помоложе. И покрасивее», – на полном серьезе сказала как-то Николь и взмахнула своими длиннющими ресницами.

Не одни они обсуждали Мориса Буше. За соседним столиком сидели две женщины, которых еще неприлично было назвать пожилыми, однако молодыми они не были уже последние лет двадцать.

– Я их, кажется, где-то видела, – шепнула девушка.

– Ну еще бы, кто же их не видел, – тихо засмеялся Себастьен и выразительно поднял брови.

Теперь Жюли вспомнила. Соседки присутствовали на банкете в честь закрытия «Цезаря и Клеопатры», а девушка все стеснялась спросить, кто эти дамы, разодетые в яркие платья и сверкающие бриллиантами, каких не было даже у жены министра. Сейчас они были одеты так же – в яркие, дорогие и, безусловно, вечерние платья с открытыми плечами, которые плотно облегали их пышные тела. Одна из них, что сидела к Жюли лицом, вертела в унизанных перстнями пальцах бокал с шампанским и бросала долгие взгляды на Себастьена. На столе возле нее лежала приоткрытая сумочка, усыпанная черным бисером, из которой выглядывал театральный бинокль.