Интервью сквозь замочную скважину - Светлана Алешина Страница 22

– Скорее всего, – он старательно отводил глаза в сторону.

– А мы можем определить, был такой удар или нет?

– Мы не можем, мы не специалисты, а на вскрытии сразу заметят. Понимаешь, при ударе и при повешении по-разному… Ирина, ну зачем тебе такие подробности знать? – взмолился он.

– Подробности, может, и ни к чему. Просто я хочу понять, кроме нашего утверждения, что это не могло быть самоубийство, есть еще хоть что-нибудь, указывающее на то, что в самом деле произошло?

– Так тебе же только что объяснили, – снова встрял Павлик. Наверное, он все-таки немного обиделся на меня за невнимание к его персоне. – Добросовестное вскрытие сразу же даст заключение об имеющихся на теле следах насилия. Так что хватит болтать… Ты чего сюда пришла, кухню посмотреть? Вот и пошли на кухню.

На кухне тоже было все прибрано, порядок почти идеальный. А почти, потому что на столе лежал открытый и даже слегка надорванный пакет с пшеном.

– Кулеш собрался варить, бедолага, – печально сказал Павлик.

– Почему ты думаешь, что именно кулеш?

– Так пшено достал. А вон, на мойке, кастрюля стоит с начищенной картошкой, и луковицу приготовил.

Действительно, в раковине, залитые водой в алюминиевой кастрюльке, лежали две большие картофелины и очищенная луковица. Убедившись в этом, я вздохнула. Очень важное наблюдение: Сабанеев перед смертью собирался варить кулеш. Впрочем, на самом деле кое-какая пища для размышлений у меня теперь появилась. Отправная, так сказать, точка.

– Я думаю, эту свою улику он нашел в пакете с пшеном.

– Согласен, – радостно поддержал меня Павлик. – Сначала почистил картошку и лук, потом достал из шкафа пакет с пшеном, открыл…

– А там, – перехватила я инициативу, – некий чужеродный предмет спрятан, возможно, как ты, Костя, считаешь и фотографии! А что, если это не портреты двадцать на сорок, а небольшие такие снимочки, они-то вполне могли уместиться.

Я взглянула на Шилова, как ему нравятся мои дедуктивные рассуждения? А может, и у него какие мысли ценные появились? Но он стоял, замерев, кажется, даже перестав дышать, и смотрел на пакет с пшеном на столе. Ни разу в жизни не была на охоте, поэтому только по книгам представляю себе, как выглядит почуявшая дичь собака, делая стойку. Но то, что Костя сделал стойку, я поняла сразу. Вот только на что? Что он мог почуять на этой почти стерильной кухне, что его так заинтересовало? Пшено? Ну пшено. Я подошла к столу, запустила руку в пакет. Обыкновенное, довольно мусорное. Прежде чем что-то из него готовить, непременно надо перебрать, одним мытьем, даже самым тщательным, здесь не обойдешься. Именно поэтому я почти никогда… Однако что такое?!

Я уставилась на раскатившиеся по поверхности стола зернышки. Не может быть, но я действительно уже видела подобное, совсем недавно видела, но этого же действительно не может быть! Медленным плавным движением я прижала ладонь к пластиковой столешнице, подняла руку и уставилась на прилипший к коже мусор. Точно такие же крупинки я стряхнула совсем недавно, полчаса назад, когда оперлась там, внизу, на стол… Игорь?

– Эй, вы чего, – окликнул нас Павлик. – Что случилось-то?

Я сунула ему под нос ладонь:

– Видишь?

– Ну? Все то же пшено.

– Дело в том, – негромко сказал Костя, – что небольшое количество точно такого же мусора находится на столе дежурного. Там, на первом этаже.

– А-а… откуда?

– Хороший вопрос, – Костя улыбнулся.

– Николай полез в пакет, – начала рассуждать я, – нашел там нечто, убедился, что это улика, указывающая на убийцу его жены. Сунул это нечто в карман рубашки и побежал вниз, звонить.

– А может, когда звонил, тогда и замусорил стол? – предположил Павлик.

– Вряд ли. Телефон чуть в стороне висит, ему к столу и подходить было незачем.

– Мало ли что не за чем. А он подошел.

– Все равно, – подал голос Шилов. – Из кармана он ничего не вынимал, иначе хоть кто-нибудь об этом упомянул, значит, пшено на стол Сабанеев мог стряхнуть только с рук.

– А если бы эта дрянь ему на руки налипла, – продолжила я, – он бы отряхнул их сразу, еще здесь, на кухне или хотя бы по дороге вниз.

– Подождите, подождите, – Павлик все-таки соображал довольно медленно. – Но тогда получается, что стол мог замусорить только убийца? Подстерег Николая или вломился к нему, шарахнул его как следует, потом инсценировал самоубийство, забрал из кармана улику. Если это конверт был, то наверняка там этого пшена полно набилось. И что? Понес эту улику на стол дежурному? Бред. Как ни крути, а получается, что это Игорь Николая убил?

– Получается, – спокойно согласился Костя.

– Между прочим, – заметила я, – Игорь по всем пунктам подходит, просто нам в голову даже не приходило его подозревать. Служба охраны как-никак. А на самом деле ему удобнее всех было разговор по телефону подслушать…

– Но он же сказал, что ничего не слышал, – вякнул Павлик.

Я только укоризненно посмотрела на него и продолжала:

– И ключи у него есть от всех номеров. Мало ли что он их искал перед нами полчаса, все ящики перетряхнул. Притворялся просто. А сам зашел тихонько к Николаю, сделал свое черное дело и, уходя, дверь запер. Все четко продумал, раз дверь заперта, а мертвый хозяин внутри, значит, самоубийство, и никаких вопросов! Правильно я говорю, а, мальчики?

Мальчики дружно кивнули. Они оба стояли спиной к дверям, поэтому не видели, как в коридорчике бесшумно появился рыжий громила: проверить решил, чем мы тут занимаемся, проконтролировать процесс. Я сделала ему страшные глаза, и он тут же исчез. Павлик удивленно взглянул на меня, потом спросил:

– А что дальше? Подождать милицию и все им рассказать? Кстати, где их носит, сто лет прошло, как их вызвали.

– Ты же слышал, на самоубийства они не торопятся, – слегка покривил губы Костя. – Зачем? Арестовывать некого, а покойник не убежит. Можно, конечно, их подождать, но только… ничего они не смогут доказать. Даже если поверят нам, а захотят ли поверить, это еще вопрос. С самоубийством им проще.

– То есть как это не захотят поверить? – удивилась я. – И вообще, о самоубийстве здесь и разговора быть не может. Ты же сам сказал, вскрытие обязательно установит…

– Добросовестное вскрытие, как очень верно уточнил Павлик. Но это не главная проблема. Даже если они убедятся, что Сабанеева убили, и поверят нашим рассказам, что они могут предъявить Игорю? Он просто от всего откажется.

– Как это? – Павлик даже руками всплеснул. – А телефонный разговор? Он же не мог не слышать!

– А вот и мог! Задумался о своем, – легко, с улыбкой, полной превосходства, парировал Шилов. – Отвлекся, ни слова не слышал и вообще понятия не имеет, о чем речь.

– Пшено на столе, – подсказала я.