Мой труп - Лада Лузина Страница 22

И это была любовь!

Мы ходили с Костей в кино, в театр, на выставки, слонялись по склонам Мариинского парка. Мы романтически собирали ночами цветы на железнодорожных рельсах. Мы гуляли по Байковому кладбищу, и, пожалуй, Костя один понимал, почему я чувствую себя там как дома. Его бабка (бабушка Кости тоже кем-то была) лежала под мраморной урной на центральной аллее.

Мы провели на Байковом день, Костя срисовывал в альбом узоры старинных решеток. Светило солнце. По дереву прыгала белка…

Это была любовь! Вместо очередной курсовой я писала ему ночами любовные письма. И если я не расписывала их на сто десять страниц, то лишь потому, что у Кости вряд ли б хватило терпения прочитать их, а вовсе не потому, что у меня не хватило б восторгов их исписать. В ответ он приносил мне стихи Гумилева, Блока, Волошина со словами: «Это написано о тебе».

Ты жадный труп отвергнутого мира,

К живой судьбе прикованный судьбой.

Мы, связанные бунтом и борьбой!…

И, читая их, я узнавала себя. Нет - познавала себя! Никогда - ни после, ни до - никто не заглядывал в меня так глубоко, как Костя.

Это была любовь, настоящая, останавливающая время! Мы всегда говорили взахлеб. Мы не могли исчерпать друг друга до дна. Мы могли встать посреди Ярославова Вала и простоять три часа, обсуждая картину Висконти, смысл жизни или проблемы воспитания художественно одаренных детей младшего школьного возраста. Мы могли пойти в театр и забыть посмотреть спектакль - мы сидели в фойе, не в силах оборвать разговор о пятнадцати признаках настоящей любви, прозреньях и ошибках доктора Фрейда и клинической некрофилии Адольфа Гитлера…

Раз мы простояли в моем подъезде с одиннадцати утра до восьми вечера - аккурат до тех пор, пока моя бабушка не вышла и не сказала: о том, что мы здесь стоим, ей сообщили по очереди все соседи, и она предлагает нам просто для разнообразия зайти в квартиру. Эта история стала легендой подъезда, сосед снизу поминал мне ее до сих пор: «Ухожу утром - стоят, пришел днем на обед - стоят, иду в магазин - стоят, возвращаюсь - стоят…»

Все друзья смеялись над нами - во время застолий мы общались только друг с другом, мы смотрели лишь друг на друга. Мы были созданы друг для друга!

Костя Гречко, мальчик из хорошей семьи, сразу понравился бабушке Люсе. Он, в свою очередь, представил меня своей хорошей семье. И если бы мы были героями драмы или мелодрамы, именно его семья непременно начала б чинить нам препятствия… Но Котины папа и мама восприняли меня на «ура». А нашим жанром стала трагедия, основным признаком коей является, как известно, конфликт между личностью и высшими силами.

«В античной трагедии это - рок, - говорила нам сфинксоподобная преподавательница по теории драмы, - в христианской трагедии - Бог».

В трагедии начала 90-х годов - высшею силой стал секс.

На третьей неделе безумной любви и третьем часу стояния у подъезда я поцеловала его… Я не могла больше ждать! Я ходила по городу с глазами мартовской кошки, одуревая от бредовой нежности к его губам, коже, пальцам, запястьям, локтям, и мне хотелось то ли кричать, то ли вскрыть себе вены и умереть, счастливой оттого, что на свете есть он. Мне хотелось разрезать его на кусочки и съесть, чтобы не отдавать никому, чтоб быть с ним всегда, чтоб стать с ним единым целым. Мне хотелось обвенчаться с ним в церкви и умереть в один день!

Он не сопротивлялся. Но, вырвавшись из моих губ, взглянул на меня глазами девственника, которого только что изнасиловал лучший друг. Их отношения с Ариной не зашли дальше причитаний последней, и то, что он голубой, стало для меня такой же ужасающей новостью, как для Эдипа брак с собственной матерью [9].

В ту ночь Костя Янович Гречко и стал моим Янусом - позже Янисом, Яном… [10]

Но я не поверила.

Я не сдалась!

Я была героиней «розовой» французской комедии, где на вопрос: «А вдруг он и вправду меня не любит?» - уверенно отвечали: «Это невозможно. По уговору в нашей истории должен быть счастливый конец» [11].

Я жила в 90-х, смотрела спектакли Виктюка, зачитывалась Эдичкой Лимоновым и «нехорошими» пьесами. И все они хором уверяли меня, что в наше время любые секс-запреты сняты: гетеросексуалы спят с неграми на помойке, хорошие парни с бомжихами, нормальные тетки с безногими…

Я воспитывалась в театральном, проучившись в котором три месяца, Арина сатирически хмыкнула: «Я поняла, что здесь все спят со всеми. И если тебе кто-то нравится, переживать не стоит - рано или поздно твоя очередь дойдет». - «Нужно только занять очередь», - добавила я.

И это не было преувеличеньем!

Поднаторевшие на закулисных банкетах и фестивалях с обязательными пирушками в гостиничном номере, мы знали, что все они заканчиваются поиском партнеров на ночь, и достаточно подвернуться избраннику в нужное время или, что случалось чаще, отбиться от того, кому ты подвернулась.

От кого мы только ни отбивались! Кому только ни подворачивались! На праздновании старого Нового года я самозабвенно целовалась взасос со сфинксоподобной гранд-дамой в очках. Ей было за пятьдесят, она меня почти ненавидела, но это ничуть не помешало нам тискать друг дружку по пьяни.

Я знала цену циничным лозунгам «Нормальный бисексуал», «Пол - предрассудок», «Не бывает натуралов - бывает мало водки». В нашем богемном мирке, где поцелуй взасос зачастую был просто приветствием друзей, а секс - на самом деле! - не был поводом для знакомства и переспавшие настолько не придавали значения случайному акту что не считали нужным здороваться постфактум - с тем же успехом секс мог окончиться приятным приятельством, нужным знакомством… Но, как бы там ни было, он не мог представлять проблемы!

Я просто отказывалась верить в существование этого голубого табу! Мне казалось, мы любим друг друга. Ориентация - это граница. Границы - для ограниченных личностей.

Неделю спустя мы с Костей благополучно сошлись на многочасовом оральном сексе. Правда, несколько одностороннем, поскольку стащить с себя штаны он так и не дал. «Ладно, нехай буде гречка», - решила я. Я верила, что победила. Но тут на сцену вышли «высшие силы».

В то самое лето в конце второго курса Костя Гречко встретил роковую любовь всей своей жизни. Я познакомила их! Я привела Костю к нам в институт на студенческий спектакль, мы пошли за кулисы… А через два дня Костя притащил Сашика ко мне домой и трахнул его прямо на моем паласе в гостиной, предварительно встав на колени, попросив у меня прощения и отрыдав пятнадцать минут, уткнувшись в мою манюрку.