Последний завет - Сэм Борн Страница 22

— Мученики, — прокомментировал Ли.

— Шахиды-самоубийцы?

— Да, но не только. Также дети, которые имели неосторожность стрелять в израильских поселенцев, а потом были пойманы с поличным и убиты.

Машина подскочила на выбоине, и Ли крепко выругался. Мэгги вновь обратила взгляд за окно. Так всегда происходит на гражданской войне. Всегда наступает момент, когда люди начинают убивать детей своих врагов. А дети становятся солдатами и с рождения ходят увешанные оружием. Мэгги видела это и раньше, в других местах. Гражданская война — она везде одинакова. У нее вдруг предательски задрожали губы, и ей стоило немалого труда вновь овладеть собой.

Машин по-прежнему было мало, но улицу заполнили арбы и прохожие, которые не особенно-то охотно сторонились. Один раз им попалась целая стайка женщин в черных шалях, закрывавших лица до глаз. Ли терпеливо ехал за ними до тех пор, пока они не соизволили свернуть в переулок. Затем он не без труда втиснул «лендкрузер» меж двух фургонов, доверху нагруженных фруктами: персиками, яблоками и киви. Проезжей частью пользовались буквально все, даже домашний скот. Это был настоящий Вавилон.

— Вот и добрались наконец, — сказал вдруг Ли.

Они притормозили у здания, которое выглядело гораздо представительнее, чем остальные, — во всяком случае, стены ничем не были заляпаны, окна поблескивали чисто вымытыми стеклами. На крыльце висела табличка, благодарившая правительство Японии и Евросоюз за помощь в возведении здания. Все ясно — палестинское министерство.

Их встретили в вестибюле и отвели в просторный зал с длинным угловым диваном. Вслед за ними в дверях показался приземистый официант с пластмассовым подносом, на котором стояли два высоких, как рюмки, стакана с горячим мятным чаем. Взгляды присутствующих были устремлены на Мэгги и ее спутника. Люди сидели рядком на длинном диване, курили и прихлебывали чай или кофе. Словно таксисты в своей дежурке в ожидании новых заказов. Это была охрана министра. А попросту говоря — прихлебатели, которых влиятельная родня устроила на тепленькое местечко, где особенно не приходилось трудиться.

— Господин аль-Шафи ждет вас. Пожалуйста, проходите.

Оказывается, это была приемная. Мэгги, подхватив свой черный кейс, пошла за одним из охранников, который провел их через внутренние двери в следующую комнату — гораздо более скромную по размерам, настоящий рабочий кабинет. Министр был не один. На диване и на стульях вдоль длинного стола разместились несколько его приближенных. На дальней стене красовался портрет Ясира Арафата, а рядом с ним календарь, иллюстрированный картой Палестины. Художник был явно активистом ООП, так как карта включала в себя не только Западный Берег реки Иордан и Сектор Газа, но также и территорию всего нынешнего Израиля.

Халиль аль-Шафи поднялся из-за стола, чтобы пожать Мэгги руку.

— Мисс Костелло, — на хорошем английском сказал он. — Стало быть, вы решили временно вернуться к работе. Специально ради того, чтобы заглянуть в нашу песочницу и помирить малолетних драчунов, не так ли?

Мэгги не удивилась осведомленности палестинца. Ее предупреждали, что она будет встречаться отнюдь не с дураком. Аль-Шафи просидел в израильской тюрьме более пятнадцати лет. И посадили его не только по обвинению в причастности к терроризму, но и за вполне конкретные убийства. Организация освобождения Палестины подняла его на знамя своей борьбы, и благодаря этому он стал легендарной личностью, символом сопротивления «израильской агрессии». В тюрьме он выучил иврит и английский и на трех языках — ежемесячно — писал воззвания к палестинскому народу, которые распространяла на воле его жена. Тон этих посланий каждый раз бывал разным. В зависимости от ситуации. Иногда он призывал к политическому сплочению, иногда — к оружию. Три месяца назад израильтяне выпустили его из тюрьмы. Мирный процесс только-только начинался…

Сейчас аль-Шафи был неофициальным лидером как минимум половины всех палестинцев — тех, кто поддерживал не ХАМАС, а движение Арафата ФАТХ. [7]Как ни странно, но официального статуса в партии у аль-Шафи не было, но все хорошо знали — без его разрешения там даже чихнуть не решались.

Мэгги пригляделась к нему. Фотографии не могли помочь ей составить о нем цельное впечатление. На них обычно был изображен небритый мужчина с грубыми чертами лица, более смахивавший на бандита, чем на политика. Но тот, что стоял сейчас перед ней, явно хорошо образован и весьма умен.

— Мне дали понять, что игра стоит свеч. Что вы и израильтяне были буквально в шаге от заключения мира.

— В том-то и дело, что были.

— А теперь нет?

— Разумеется, нет. Израильтяне днем ведут с нами дипломатические беседы, а по ночам продолжают нас уничтожать.

— Вы говорите так уверенно, словно не допускаете никаких иных трактовок случившегося. А между тем я слышала, что палестинцы не раз убивали своих соотечественников. По разным поводам.

В глазах его сверкнул гневный огонек, на что Мэгги ответила спокойной улыбкой. Это была чисто профессиональная реакция. Более того, она намеренно добивалась от собеседника вспышки недовольства ее прямотой. Это должно послужить ему намеком на то, что Мэгги не какая-нибудь легкомысленная дурочка, которую можно не принимать во внимание.

— Ни один палестинец не посмел бы поднять руку на героя своего народа, каковым являлся доктор Нури. Плоды его трудов — предмет нашей национальной гордости. С одной стороны. А с другой — удар по гегемонии израильской точки зрения на историю.

Тут Мэгги очень уместно вспомнила, что аль-Шафи защитил в тюрьме докторскую по политологии…

— Все это мне известно. Но кто знает, чем доктор Нури занимался в свободное от основной работы время?

— Поверьте мне на слово: уж кто-кто, а доктор Нури был просто не способен на предательство интересов своего народа.

— Да бросьте. Мы оба с вами хорошо знаем, что он не являлся большим поклонником палестинской администрации, так называемого правительства национального единства, и терпеть не мог движение ХАМАС.

— А вы прекрасно осведомлены о наших делах, мисс Костелло. Ахмад Нури сознавал, что эта власть является единственно возможной на данном этапе. Что это правительство национального единства, способное увлечь за собой самые разные слои нашего народа. И когда ФАТХ создал коалицию с ХАМАС, доктор Нури спокойно принял это.

— Можно подумать, у него была возможность публично возражать. И потом… насколько мне известно, лица, сотрудничающие с противником, обычно не афишируют свою деятельность. Так как же вы беретесь со всей определенностью утверждать, что доктор Нури не имел сношений с израильтянами?

Аль-Шафи смерил Мэгги долгим, нехорошим взглядом.

— Послушайте, уважаемая. Я лучше вас знаю свой народ и лучше вас способен отличить предателя от честного человека. Палестинец может склониться к измене лишь по молодости, от нищеты или от отчаяния. Когда представляет собой удобную мишень для шантажа или когда у врага есть то, в чем он остро нуждается. Все это не могло иметь никакого отношения к доктору Нури! Да и в конце концов…