Интервью со смертью - Надежда и Николай Зорины Страница 22

Никакой кошки у нее не оказалось. Не оказалось и близкой подруги, страдающей близорукостью. И мебель в квартире была расставлена совсем не так, а дверь не обита дерматином. Но муж имелся, именно такой, как я его себе представляла: приличный, отстраненно-равнодушный в обыденной жизни. Впрочем, когда я брала у него интервью, он плакал: гладковыбритые щеки избороздили блестящие полоски, глаза покраснели, нос утыкался в платок, отглаженный, чистый. Наверняка у него есть и свитер из домашней шерсти – как только настанут холода, он вытащит его из шкафа и станет надевать под пиджак.

До наступления холодов еще далеко. До наступления холодов еще так далеко, что он успеет утешиться: свитер не причинит ему боли, а будет служить воспоминанием, помимо прямого своего назначения: вон там, в том кресле она сидела прошлым ноябрем, спицы тихонько позвякивали, Маркиза выскакивала из засады и бросалась на клубок…

Ах да, кошки-то не было. Зато было двое детей – мальчики, одиннадцати и семнадцати лет. Она очень беспокоилась за них, ей все казалось, что однажды придет в их дом беда. Бедная Виктория Яковлевна, она оказалась права: беда действительно пришла. Беда позвонила по телефону, предупредила, как деликатный, но нежелательный гость, знающий о том, что он нежелательный, и все же пришла. Чья дверь окажется следующей?

Статья написалась легко и быстро, на одном дыхании. Теперь я совершенно не сомневалась: последуют новые убийства – в городе действует маньяк. Странно, что милиция и сейчас не желает этого признавать. Статью я назвала «Вторая жертва. Продолжение следует» и изложила в ней свои мысли о природе маньяка. Главный остался доволен, несмотря на то что с милицией вышел конфликт. Об отпуске редактор больше не заикается, наоборот, советует не расслабляться и продолжать в том же духе. Как будто от меня зависит: убить – не убить. Он и сам маньяк от журналистики, в этом смысле мы с ним два сапога пара.

Другое дело Столяров. Мои успехи его абсолютно не радуют. Второй труп, обнаруженный мною, его окончательно доконал. С еще большим подозрением он стал присматриваться к бедному Льву Борисовичу – этот-то тут при чем? Меня Руслан тоже как будто в чем-то подозревает. Неужели думает, что мы с Годуновым – шайка маньяков? Странный он человек.

Кстати, Лев Борисович почти совсем перестал пить и необыкновенно сдружился с Василием Максимовичем, верхним соседом. Тот меня, благодаря Годунову, простил за непристойные речи о маньяках и теперь каждый вечер приходит к нам в гости. Я к нему тоже иногда захожу – в основном для того, чтобы забрать Годунова, когда он там засиживается за полночь. Вчера вот тоже пришлось его вызволять: обсуждали мою статью о второй жертве, проспорили чуть не до двух часов. Только спорили-то они о разных предметах и понять друг друга не могли. Лев Борисович пытался заставить его проникнуться художественными достоинствами статьи, психологией героев, а тот ужасался фактам и не желал проникаться достоинствами. Хорошо, что я пришла за Годуновым, а то бы они, чего доброго, подрались.

Мне хорошо, мне спокойно, я обрела семью, и статья написалась легко, и прогноз на дальнейшее благоприятный. Алеша ушел на второй план и больше меня не мучает. А Столяров заболел – телохранитель взял бюллетень, шпионить за мной сейчас некому: покой и свобода.

Чтобы насладиться покоем и свободой в полной мере, я с утра позвонила на работу и отпросилась на целый день. Главный возражать не стал, он мне теперь ни в чем не возражает. Впрочем, он знает, что делает. В его интересах не ограничивать мою свободу, в его интересах поддерживать во мне здоровый дух кровожадного творца.

Выгуляв Феликса и накормив семью завтраком – к нам присоединился и Василий Максимович, – я села за компьютер. Мне давно приходила в голову мысль написать нечто вроде криминального эссе о самоубийцах. Больше года я собирала материал по этой теме: коллекционировала неординарные случаи, разговаривала с психиатрами и психологами, имелось у меня даже несколько фотографий. Но раньше написать я была не готова, как бы не созрела, что ли, а теперь поняла: время пришло. Не знаю почему, мне представилось, что этот мой криминально-художественный опус особенно выигрышно будет смотреться в промежутке между статьями о маньяке: самоубийства оттенят убийства и наоборот.