Севиль - Галина Миленина Страница 21

И вдруг сегодня такое ледяное равнодушие, как будто накануне и не встречались. Вчера Севиль рассказала, что летит по просьбе сестры, была озабочена предстоящей встречей и скоротечной болезнью сестры. Несмотря на эти печальные обстоятельства, была, как горячий гейзер, у которого тепло и приятно согреваться. А сегодня это ледяной айсберг! Чувствительная художница Алина впервые столкнулась с таким превращением. Загадки она любила. Вернее, была неравнодушна ко всему таинственному, мистическому неординарному, однако исключительно из-за того, чтобы непременно всё разгадать и объяснить. Алина обладала потрясающей интуицией, которая, кстати, весьма помогала ей в жизни. Иногда она шокировала близких, невероятным образом предчувствуя события. Сидя напротив женщины, с которой она проговорила вчера восемь часов полёта до Парижа и ещё четыре до Киева, Алина находила, что сегодня видит совсем другую женщину. «Неужели смерть близкого, способна настолько изменить человека?» — удивлялась она. И разумом понимала, что в долгу перед этой женщиной. «Вчера она поддержала меня, сегодня я должна поддержать её. Но почему-то сердце молчит и не желает включаться в работу», — констатировала свои ощущения Алина, талантливая художница с тонкой душевной организацией. Она не решилась заговорить с «Севилью» первой, а та своим холодным, отсутствующим видом напоминала снежную королеву. Благополучно допив свой кофе в полном молчании, они услышали приглашение на посадку.

Затем шли по длинному коридору, как по трубе, в салон самолёта, и Алина неотступно следовала за спутницей. В самолёте образовался затор из пассажиров, и они остановились рядом. Вчера, когда парижское солнце заиграло своими лучами на искусно окрашенных волосах Севили, Алина не удержалась от комплимента. Три цвета мелирования были почти незаметны в тени, но на свету играли, мягко искрясь, постепенно переходя от насыщенного тёмно-каштанового к красноватому, а затем к бронзовому оттенку. Севиль обещала познакомить Алину со своим парикмахером. Сейчас Алина, как ни вглядывалась, не могла различить ни одного оттенка, несмотря на яркую иллюминацию в салоне. Когда «Севиль» села на своё место возле иллюминатора и солнечные лучи прошлись по её лицу и прядям волос, Алина снова не обнаружила вчерашнего эффекта. Она даже зажмурилась и посмотрела опять. «Может, перелёты повлияли на зрение?» — со страхом подумала художница. Её место оказалось позади «Севили», и она долго оставалась озабоченной только одним вопросом: всё ли в порядке с её глазами? Проведя несколько тестов, Алина успокоилась: зрение, как и прежде, не изменилось. А вот что произошло с её попутчицей, остаётся тайной. Тайна эта всё больше захватывала Алину и не давала сознанию переключиться ни на что другое. Она напрочь позабыла о своей аэрофобии и прокручивала весь вчерашний разговор с Севилью. «Итак, молодая женщина летела навестить свою родную сестру. Остаётся загадкой, успела ли она застать сестру в живых или нет. Вполне понятно, что нежелание общаться, замкнутость, подавленное настроение — результат безвозвратной утраты близкого человека. Здесь всё сходится. Остаются лишь две необъяснимые вещи — моё личное ощущение, которое не факт и к делу не пришьёшь, и факт, который налицо. Куда подевалось искусно выполненное мелирование на волосах? От горя могли поблекнуть естественные краски кожи и блеск глаз. Как раз этого и не наблюдается. Краску с волос может удалить только в течение двух недель ежедневного мытья, и то не окончательно. Иногда она держится до трёх месяцев. Куда же подевались эти краски?» — ломала голову художница, сидя у Севили за спиной. И ещё какие-то неуловимые детали тревожили Алину, что-то промелькнуло на периферии её сознания, когда они стояли рядом и Алина заговорила с попутчицей. Но ответ Севиль настолько ошеломил Алину, что она утратила эти детали и сейчас не могла вспомнить их. Что это было? Какая то мелочь, не совпадающая со вчерашним обликом светлой Севили, была пропущена и не давала покоя Алине. Она почувствовала, что устала, и решила подремать: мозги отдохнут — и все пропавшие детали найдутся, решила она и откинула спинку сиденья. Но сон не приходил. Она снова и снова вспоминала вчерашний разговор с попутчицей. Вот стюардесса предложила обед, и Алина отказалась есть. Она призналась Севили, что в самолёте может только пить, и та ответила, что тоже никогда не ест в самолётах. Лишь пьёт чай. Алина же посоветовала ей пить воду и соки, но не чай и кофе. «Кожа страдает от обезвоживания», — пояснила она, и та поблагодарила за совет.

«Не спать! — приказала себе Алина. — Сейчас принесут обед». И действительно, минут через десять две стюардессы принялись разносить пассажирам прозрачные коробки с горячей пищей. Сегодня Севиль взяла из рук стюардессы коробку с курицей и рисом. Алина почти не удивилась: что-то в этом роде она и ожидала. После обеда Севиль протянула свою чашку и заказала кофе. Алина пила минеральную воду и думала: «Ну и что? Это ещё ни о чём не говорит. Возможно, женщина не ела сутки, всё время в пути да ещё такой стресс пережила». И снова увидела, как та протянула руку стюардессе — уже с пустой коробкой. Алину как будто ударило током — вот она, вторая деталь! Маникюр! Вчера у Севиль был французский маникюр — чуть отросшие ноготки, только по краю окрашенные в белый цвет. А у сегодняшней Севили прямоугольные ногти, совсем без лака, но, как минимум, на пять миллиметров длиннее! Можно предположить, что убитая горем сестра побежала к маникюрше изменить форму ногтей и снять лак в связи с трауром, но вырасти на полсантиметра всего за одни сутки ногти не могли! И ещё, на английском нет слова «вы» — только «ты». Вчера они с Севиль говорили друг другу «ты» с первой фразы, не помня русского обычая говорить малознакомым людям «вы», хотя общались на русском. Уже сказалась привычка эмиграции. А сегодня, когда Алина обратилась к Севили на «ты», та ответила на «вы».

«Нужно что-то делать! — подумала Алина. — Это не Севиль. А что делать? Может, всё так и задумывалось? Люди не могут выехать из страны, идут на различные подлоги. Мне-то какое дело до этого? Кому я сделаю хорошо своим открытием? Может, подведу добрых людей. Нет, надо пока молчать», — решила Алина.

18

Самолёт приземлился в аэропорту имени Шарля де Голля. Эльвира впервые прилетела в Париж, и её разочаровал аэропорт. Какие-то жалкие трубы и многочисленные узкие переходы, в которых можно легко потеряться. Она встала перед схемой на первом этаже и принялась изучать свой дальнейший маршрут. В билете указан нужный сектор, но поди найди его здесь, в этом лабиринте. Мимо прошла её попутчица и сделала вид или действительно не заметила её. «Ну и хорошо. Интересно, а куда она дальше летит? — подумала Эльвира и озадачилась: — Что если они из одного штата или, что хуже, из одного города? Она может заподозрить, что я здесь впервые, если буду торчать перед этими дурацкими схемами».

Она передумала оставаться в Париже. Вчера, когда она в спешке схватила вещи сестры и, сдёрнув обручальное кольцо с её руки, выскочила из дома, в сумке зазвонил телефон. Она боялась брать трубку и боялась отключить его, так как не знала кода, который требовалось ввести при включении. Восьмичасовым рейсом она уже вылетела на Киев и остановилась на съёмной квартире. Пока разбирала и примеряла одежду сестры, телефон не унимался. Она засунула его под ворох полотенец в ванной комнате и взяла только утром, перед выездом в аэропорт. Телефон вновь зазвонил. Это был Майкл. Эльвира сделала вид, что слышимость плохая. Несколько раз повторила, что ничего не слышит, и попросила перезвонить позже. Телефон трезвонил каждый час. Невозможно было постоянно врать о плохой слышимости, это вызвало бы подозрение. Когда-то нужно было решиться на первый диалог с мужем сестры. В конце концов, она решилась — уже в здании аэропорта, как только прошла таможенный контроль. В зале стоял гул, и слышимость на этот раз действительно была плохой. Майкл так обрадовался, когда она ответила! Сказал, что отчаялся слушать гудки в телефоне, что собирался уже звонить в полицию. Эльвира испугалась не на шутку: «Не надо полиции, — успокоила она Майкла. — Всё уже позади, и я скоро буду дома. Горе, обрушившееся так неожиданно, оглушило меня. Я ни о чём не помнила последние сутки. Я опоздала, сестры уже нет в живых. Я возвращаюсь». Майкл выразил ей соболезнование и извинился, что не смог быть рядом в трудную для неё минуту. Предупредил, что встретит её в аэропорту Сьюзан, так как у него сложный операционный день, он не сможет вырваться. Но когда она приедет, уверил Майкл, он возьмёт отпуск и не отойдёт ни на шаг. «Вот это как раз лишнее», — подумала Эльвира. Итак, после этого разговора остаться на пару дней в Париже она уже не могла.