Путешествие внутрь страха - Эрик Эмблер Страница 21

Грэхем закончил четвертый круг, когда на палубе появился предмет его размышлений. Вместо мехов она надела пальто из верблюжьей шерсти, вместо шерстяного шарфа повязала вокруг головы зеленый хлопковый, обулась в спортивные туфли на пробковой платформе — и сейчас ждала, когда Грэхем подойдет поближе.

Он улыбнулся и кивнул:

— Доброе утро.

Жозетта подняла брови:

— Доброе утро? И это все, что вы хотите сказать?

— А что нужно еще? — удивился Грэхем.

— Вы меня разочаровали. Я полагала, что англичане встают ни свет ни заря и съедают знаменитый английский завтрак. Я поднялась в десять, а вас нигде нет, и стюарды говорят, что вы до сих пор в каюте.

— Увы, здесь на корабле английских завтраков не подают. Пришлось обойтись кофе. Я выпил его в кровати.

Жозетта нахмурилась с показной строгостью:

— И вы даже не спросите, почему я хотела вас увидеть сразу, как выбралась из постели?

— Извините, я не принял ваши слова всерьез. Так почему вы хотели со мной увидеться?

— Так-то лучше. Не совсем хорошо, но лучше. Вы днем отправитесь в Афины?

— Да.

— Я собиралась попросить, чтобы вы взяли меня с собой.

— Понятно. Я…

— Но уже слишком поздно.

— Мне очень жаль, — ответил обрадованный Грэхем. — Я был бы счастлив вас взять.

Она пожала плечами:

— Слишком поздно. Маленький турок, мистер Куветли, уже пригласил меня, и я — faut de mieux ^[34] — согласилась. Он мне не очень нравится, но хорошо знает Афины. С ним будет интересно.

— Полагаю, да.

— Он интересный человек.

— Безусловно.

— Конечно, я могла бы попробовать убедить его…

— К несчастью, тут есть одна трудность. Вчера вечером мистер Куветли попросился сопровождать меня, потому что никогда раньше не бывал в Афинах.

Произнося эти слова, Грэхем получил большое удовольствие. Но Жозетта смешалась всего на мгновение, после чего расхохоталась:

— А вы, оказывается, ничуть и не вежливы. Не прервали меня, хотя знали, что говорю неправду. Вы злой. — Она снова засмеялась. — Но вышло забавно.

— Мне правда жаль.

— Вы так добры. Я только пыталась держаться по-приятельски. Вообще-то мне все равно, ехать в Афины или нет.

— Уверен, мистер Куветли будет счастлив, если вы к нам присоединитесь. И я, конечно, тоже. Вы наверняка знаете Афины намного лучше, чем я.

Ее глаза внезапно сузились.

— Что вы имеете в виду?

Грэхем не имел в виду ничего особенного. Он миролюбиво улыбнулся и произнес:

— Я подумал, что вы, вероятно, танцевали здесь.

Жозетта мрачно уставилась на него; улыбка на губах Грэхема поблекла.

— По-моему, вы не такой уж хороший, каким казались, — медленно проронила Жозетта. — По-моему, вы совсем меня не понимаете.

— Возможно. Мы ведь познакомились недавно.

— Если женщина — артистка, вы сразу считаете ее черт знает чем. — В голосе Жозетты слышалась обида.

— Вовсе нет. Мне такое и в голову не приходило. Не хотите прогуляться по палубе?

Она не пошевелилась.

— Я начинаю думать, что вы мне ни капли не нравитесь.

— Жаль. Я очень рассчитывал на вашу компанию во время плавания.

— У вас же есть мистер Куветли, — злорадно ответила она.

— Верно. К сожалению, он не столь привлекателен, как вы.

Жозетта ядовито рассмеялась:

— А, так вы заметили, что я привлекательна? Чудно. Очень польщена. Большая честь для меня.

— Кажется, я чем-то оскорбил вас, — сказал Грэхем. — Извините.

Она махнула рукой:

— Забудьте. Наверно, дело в том, что вы просто глупый. Вы хотели пройтись? Давайте пройдемся.

— Прекрасно.

Едва они сделали три шага, Жозетта вновь остановилась и обернулась к Грэхему:

— Зачем вам брать в Афины этого маленького турка? Скажите ему, что не можете. Вежливый человек на вашем месте поступил бы так.

— И взял бы вас?

— Если пригласите — пойду с вами. Я сыта по горло кораблем, и мне хочется поговорить по-английски.

— Боюсь, мистеру Куветли это не покажется настолько вежливым.

— Если бы я вам нравилась, о мистере Куветли вы бы не волновались. — Она пожала плечами. — Ладно, не важно. Я все понимаю. Вы жестокий, но это не важно. Мне скучно.

— Сожалею.

— Да, сожалеете. Но от ваших сожалений скука не проходит. Давайте погуляем. — Они пошли дальше. — Хозе считает, что вы ведете себя неосторожно.

— В самом деле? Почему?

— Тот старый немец, с которым вы беседовали. Откуда вы знаете, вдруг он шпион?

Грэхем прыснул:

— Шпион? Какая нелепая мысль!

Жозетта бросила на него холодный взгляд:

— И что же в ней нелепого?

— Если бы вы пообщались с ним, вы бы поняли: в такое поверить нельзя.

— Может, и так. Хозе вечно подозрителен. Всегда думает, что люди о себе лгут.

— Откровенно говоря, когда Хозе кого-то не одобряет — это для меня лучше любого рекомендательного письма.

— Да нет, не то чтобы не одобряет. Ему просто любопытно. Он любит выведывать про людей грязные подробности. Думает, что все мы животные. Его никогда не ужасают ничьи поступки.

— Звучит довольно глупо.

— Вы не понимаете Хозе. Добро и зло, о которых нам рассказывали в монастыре, для него ничего не значат. Он говорит: что для одного добро, для другого может оказаться злом, поэтому глупо рассуждать о плохом и хорошем.

— Иногда люди совершают хорошие поступки просто оттого, что хотят сделать добро.

— Только потому, что им нравится чувствовать себя хорошими — так считает Хозе.

— Как насчет тех людей, которые удерживаются от плохих поступков, чтобы не делать зла?

— Хозе говорит: когда человеку действительно нужно что-нибудь сделать, он не заботится, что о нем скажут другие. Будет по-настоящему голодать — украдет. Попадет в настоящую опасность — убьет. Если по-настоящему испугается — станет безжалостным. Хозе говорит, что добро и зло придумали сытые люди, которым ничего не грозило, чтобы не тревожиться о тех, кто голоден и в опасности. Все просто: поступки человека определяются его нуждами. Вот вы не убийца. Вы утверждаете, что убийство — зло. А Хозе полагает, что вы такой же убийца, как Ландрю или Вейдманн. ^[35] Просто вам повезло, что не нужно было никого убивать. Хозе когда-то слышал немецкую пословицу: «Человек — это обезьяна, разряженная в бархат». Он любит ее повторять.