Дешевле только даром (сборник) - Светлана Алешина Страница 21

Петр Алексеевич начал с большой рюмки водки, которую он проглотил одним махом, с мрачной решительностью человека, сжегшего за собой все мосты. Однако к этой рюмке Петр Алексеевич не преминул заказать себе пяток бутербродов с ветчиной и сыром, а также порцию жареной рыбы. Немощная плоть требовала подкрепления, и Чижов не мог устоять.

Он предлагал угостить и меня, но я отказалась. Сейчас мне больше подошла бы чашка хорошего кофе, но в этом заведении его не подавали.

Пока Петр Алексеевич заедал водку бутербродом, я, деликатно отвернувшись, разглядывала в окне густую зелень сквера и беззаботных девчонок в ярких майках, фланирующих по солнечной стороне улицы.

В пивной было сумрачно, тихо и немноголюдно. Стоял специфический пивной запах, который на меня навевал тоску.

– Итак, вы хотите знать, почему мы с Татьяной расстались? – сказал Чижов, закончив жевать. Он скорбно усмехнулся. – Это ужасная история!

Взмахом руки он подозвал скучающего официанта и виноватым тоном попросил принести литр пива и еще одну рюмку водки.

– И нет ли у вас чего-нибудь горячего? – с надеждой добавил он.

– Извините, горячего не готовим, – ответил официант и отправился выполнять заказ.

Петр Алексеевич посмотрел на меня страдальческим, умоляющим взглядом, но тут же засмущался и отвел глаза.

– На самом деле, история чудовищная, – пробормотал он. – Все пострадали, все. Но я считаю, что Татьяна слишком круто поступила со мной. Можно было поступить как-то иначе… Жизнь-то продолжается!

Я не торопила его, опасаясь спугнуть. Спиртное должно было развязать Петру Алексеевичу язык, нужно просто набраться терпения. Может быть, ему проще бы было откровенничать с мужчиной, но здесь я уже ничем помочь не могла, в этом смысле Петру Алексеевичу тоже оставалось только терпеть.

– Вообще-то мы были счастливы, – вдруг произнес он прочувствованным тоном и печально уставился в окно. – Мы познакомились еще студентами. Я заканчивал политехнический, она – педагогический. Я, можно сказать, влюбился с первого взгляда. Татьяна была такая хрупкая черноволосая девушка с очень серьезными глазами. Мне казалось тогда, что она единственный человек, который меня понимает. Увы, это было иллюзией! Невозможно понять другого человека. Себя-то и то не всегда понимаешь…

Чижов замолчал и задумался. Собственная философия нагоняла на него грусть. Тут принесли напитки. Петр Алексеевич поблагодарил официанта, в последний раз с отчаянием взглянул на часы и обреченно махнул рукой.

– Семь бед – один ответ! – пробормотал он и выплеснул в рот вторую рюмку водки.

Через минуту глаза его затуманились, а фигура обмякла. Спиртное начало оказывать свое действие.

– Мы жили душа в душу, – продолжал рассказ Петр Алексеевич. – Особенно когда родился Игорь. Мы все время были вместе. Скажу вам откровенно – мой темперамент не располагает к бесчисленным связям. Я, если хотите, однолюб. Поэтому я был уверен: мы будем вместе до самой смерти, понимаете? Кто мог ожидать, что все рухнет в один миг.

Веки его часто заморгали, и мне показалось, что Петр Алексеевич вот-вот прослезится – слишком много воспоминаний сразу на него нахлынули. Но он удержался от слез, занявшись пивом. Чувствительный, рыхлый, потный мужчина с пивной кружкой в руке – мне было трудно представить его в роли мужа замкнутой деятельной Татьяны Петровны и отца ершистого, уверенного в себе Игоря. Впрочем, может быть, он не стал бы таким, если бы все «не рухнуло в один миг», как он выразился.

Чижов расправился с кружкой пива и заметно захмелел – он то ли не привык пить, то ли, напротив, проделывал это чересчур часто. Не зря же Татьяна Петровна, рисуя его воображаемый портрет, выдвинула предположение о том, что он спился.

Однако говорить Петр Алексеевич продолжал достаточно внятно, хотя и сбивчиво.

– Мы не дрогнули, даже когда начался этот кошмар, именуемый перестройкой, – поморщившись, сказал Чижов. – Ну, вы помните, во что это все вылилось: пропали все сбережения, исчезли продукты, все стало разваливаться на глазах. Откуда-то выплеснулась эта преступность – совершенно дикая, просто шквал преступности! Потом возникли проблемы с работой… Да что я говорю, вы все это знаете не хуже меня!.. Да… Так вот, мы держались! Мы пытались жить прежней полноценной жизнью, будто ничего не произошло. Мы даже не отказывали себе в развлечениях. Мы отдыхали, ходили на выставки, в театр, выбирались на природу, будь она неладна! Там-то все и случилось – на природе… Какое счастье, что мы не взяли тогда с собой сына…

Голос Чижова предательски задрожал, и он поспешно спрятался за пивной кружкой. Только приняв изрядную порцию, он смог рассказывать дальше.

– Мы оставили Игоря у моих родителей, а сами купили путевку на теплоход. Нет, не круиз, однодневная поездка… Здесь, в окрестностях, с заходом на живописные острова. На Волге это обычное дело – плывешь по реке, рассматриваешь пейзажи и наслаждаешься жизнью… Мы только не учли одного: в тот рейс среди прочих пассажиров отправилась компания рэкетиров. Настоящие головорезы, без чести и совести. Тогда их можно было встретить на каждом шагу – они никого и ничего не боялись. Единственная возможность обезопасить себя – это держаться от них подальше. Но кто мог знать, что им захочется в этот день отдохнуть на воде?!

Я сразу почувствовал неладное. Эти бритые головы, эти наглые физиономии бросились мне в глаза еще на пристани. Разумнее всего было отменить поездку, но, знаете, эта интеллигентная привычка верить в закон и порядок! Да и элементарно жалко было денег… ну, и еще жалкая попытка вообразить себя мужчиной. Знаете же, как нас воспитывали: настоящий пионер не боится хулиганов, настоящий пионер защищает слабых!.. А если я и есть тот слабый, которого нужно защищать?! Думайте, что хотите, а я не стыжусь этого. Да, я слаб! Я таким уродился. Одни рождаются красавцами, другие уродами, есть сильные, есть слабые – это так же естественно, как смена времен года. Я здесь ни над чем не властен. Или вы тоже считаете иначе? – он с вызовом уставился мне в глаза.

– Я вас слушаю, Петр Алексеевич, – сдержанно ответила я.

– Слушаете и презираете в душе! – капризно произнес Чижов.

Я изобразила на лице недоумение.

– Помилуйте, Петр Алексеевич, за что? Вы же еще ничего не сказали!

Чижов запнулся и недоверчиво посмотрел на меня.

– Да, не сказал, – подтвердил он наконец. – И не знаю, стоит ли. Ведь вы все равно меня не поймете!

– Петр Алексеевич, – напомнила я. – Вы мне обещали! Вы собирались вести себя мужественно, помните? А теперь, выходит, на попятную?

Чижов продолжал сверлить меня взглядом. Спиртное придало ему смелости, но пока ее хватало только на то, чтобы изображать передо мной непонятую и безутешную жертву обстоятельств. Сами обстоятельства оставались за кадром.

Но мое напоминание оказалось весьма своевременным – Петру Алексеевичу стало совестно.