Искушение и разгром - Семен Лопато Страница 21

Вдоль витрин. Машинально отметив про себя, что уже вторично в течение дня он в неурочное время оказывается предоставленным сам себе, Сергей двинулся вдоль спешащей навстречу, не замечавшей его улицы. Разноцветные платья женщин, вспыхнувшие среди ветра, шум машин и холодящее глаз высокое голубое небо над головой. Было четыре часа дня. Ни экрана монитора перед глазами, ни таблиц интегралов и справочников по спецфункциям на столе, ни деловых бумаг на другом столе, покрытом толстым плексигласовым стеклом с застарелыми круглыми следами от кофейных чашек. Была закончившаяся беседа с Сергачевым, давшая объяснение всех накопившихся с утра странностей и нестыковок, все расставившая по своим местам и не оставившая никаких загадок. В положении дел наступила полная ясность. Ясно было, что делать, ясно было, что произошло, и ясно было, что не хотелось идти домой.

Сергей оглянулся. Он был на одной из центральных улиц, блестевших гламурными фасадами магазинов и тонированными стеклами ресторанов и ночных клубов. Кованые золотые козырьки и полированный гранит входных ступеней. Нижние этажи домов были скоплением наиболее дорогих в городе фирменных салонов и бутиков. Ожидая, пока схлынет поток машин через поперечную улицу, Сергей остановился у светофора. Глядя на новый ряд витрин впереди, он подумал, что наступил момент, когда нужно было сделать какой-нибудь новый подарок жене. Он любил делать ей подарки — не приуроченные ни к какой дате — ни к ее дню рождения, ни к Новому году, ни к Восьмому марта, невольно установив такую традицию еще с тех времен, когда у него было не так уж много денег. Сейчас и денег, и красивых вещей, которые можно было на них купить, было намного больше, он использовал это, и это вносило в семейную жизнь дуновение легкого ветерка, секундного праздника, может быть, даже больше для него, чем для нее. Сергей задумался, вспоминая, когда он дарил что-то жене в последний раз. Подарки нельзя было делать слишком часто, иначе они теряли смысл, однако уже два или три месяца он не делал этого и, наверно, время пришло.

Размышляя, он сунул руку в карман — там были три тысячи долларов, отложенные им на текущие расходы из последней выплаты, полученной за проданные кодеки, и большую часть этой суммы можно было безнаказанно потратить. Приняв решение, он зашагал через улицу и дальше через площадь, мимо памятника и длинных рядов припаркованных иномарок. Как всегда, чтобы развеяться и занять чем-то свои мысли, он стал думать о деньгах. Вспомнив о договоре, помня калькуляции и сметы расходов, которые он видел у Червенева, зная реальные размеры затрат, он без труда подсчитал свою долю. Сергей усмехнулся. Коллекционирование денег стало для него в последнее время чем-то вроде дежурного заменителя жизненных событий, привычной процедурой, дающей привычное вялое удовлетворение. Каждый раз, относя деньги в банк, он совершал машинально несложные арифметические подсчеты, прикидывая, сколько денег было у него в это же время в прошлом году, каков получился прирост и какую сумму составляет в результате теперь его среднемесячный заработок. Результаты этих вычислений он иногда между делом сообщал жене, надеясь этим ее обрадовать или вызвать какие-то положительные эмоции, хотя она, кажется, уже к этому привыкла.

Сергей миновал площадь. Мимо проплыли старорежимные деревянные кренделя на вывеске булочной, впереди были длинные витрины недавно открывшегося американского обувного магазина. Обувь, вернее, туфли были единственным, чего нельзя было покупать заочно, тем не менее, как всегда, из инстинктивного любопытства и тяги Сергей зашел в магазин. В большом зале было прохладно и пустовато, длинные стеллажи были переполнены разноцветными и разномастными, но в чем-то неуловимо похожими моделями. Повертев некоторые из них, Сергей поставил их на место, они не понравились ему. Впечатление было такое, что все они были сделаны в расчете на очень узкую, сухую и костистую ногу, в них не было теплоты и приветливой мягкости, присущих европейским моделям. Сапоги, покупать которые в конце весны было уже поздно, стояли рядом, их заочно покупать было можно, с ними он никогда не ошибался, их надо было просто брать на размер больше. Он вообще никогда не ошибался в покупках для жены, за прошедшие годы научившись чувствовать саму суть ее фигуры, сама она рассказывала, как на работе женщины удивлялись, когда она говорила им, что заинтересовавшая их вещь на ней была куплена без ее участия, и это их удивление, а может, и зависть были ему, возможно, даже приятней, чем ее собственная радость. Это было едва ли не единственным, что реально происходило, кроме этого была только работа. И деньги. Деньги как всеобщий эквивалент и медленный, по капле заменитель всего на свете.

Размышляя об этом, он вдруг обнаружил, что уже давно стоит перед прилавком одного из магазинчиков, невидяще глядя на развешенные перед ним вещи. Вздохнув, он присмотрелся к ним. Вещи были дорогими и скучными. Ни одна из них не излучала сияния, не посылала невидимого сигнала, в котором трепетал бы призыв «купи меня». И их было мало. Сергей любил вещевые рынки с их бесконечными рядами, где в один нескончаемый пестрый поток было перемешано дешевое и дорогое и было небо над головой. Под открытым небом и вещи казались как-то ближе и человечнее. Пройдя еще через несколько магазинчиков и устав от не оправдавшей себя процедуры, Сергей направился к троллейбусной остановке, решив заняться покупками в предстоящие выходные. Ехать на троллейбусе было вдвое дольше, но спускаться под землю по-прежнему не хотелось. Протрясясь полчаса в троллейбусе, он сошел на остановку раньше и прошел по шелестящему листвой переулку. Завернув во двор, он увидел жену, неспешно входящую во двор с другой стороны. Ускорив шаг, он подошел к ней и взял у нее продуктовые пакеты.