Призрак с Вороньего холма. Исповедь шлюхи - Андрей Анисимов Страница 21

– Как чего? Человека ищем.

– Кого, кого? – Мака откровенно издевалась.

– Дружок твой пропал.

– Почему пропал? Он в Нью-Йорке.

– Где доказательства?

– В сейфе его письмо. Могу показать. – Мака опустила ноги с кровати.

– Не дергайся, без тебя посмотрим. – Гаркнул Курдюк и приказал позвать Белянчикова. Тот явился через минуту и с порога доложил:

– Все осмотрел, его нет. Опросил сотрудников. От Кащеева было зачитано письмо. Он в Америке.

– Выясним. Начинай обыск в спальне.

– Будьте любезны, гражданка, встать и одеться. Я должен провести обыск. – Вежливо обратился к Маке Белянчиков.

– Ордер покажи. – Потребовала Мака.

– Да кто ты такая!? – Разозлился Курдюк: – Ты даже не жена Кащеева. Убрать ее отсюда!

Бойцы содрали со спинки стула халат девушки, набросили на нее и выволокли из комнаты. Полковник прямым ходом направился к сейфу. Еще препираясь с Макой, он заметил, что ключ торчит в замке.

– Надо бы понятых. – Забеспокоился Белянчиков. Он прекрасно понимал – проводя несанкционированный обыск у городского авторитета, можно нажить себе смертельного врага.

– Обойдемся. – Отмахнулся начальник и начал вываливать на пол содержимое сейфа.

– Хоть бы перчатки одели… – Попробовал вмешаться следователь, но был матерно обруган. В сейфе лежали несколько пачек долларов, папки с деловыми бумагами и печати кооператива. На каждой папке имелась надпись. Тут были отчеты всех магазинов Кащеева, кирпичного заводика и автосервиса. Отдельно вылетел на пол почтовый конверт с американским штемпелем.

– Вот этот бери перчатками. – Скомандовал Курдюк. Белянчиков вызвал из коридора криминалиста Воронцову и перепоручил конверт ей. Воронцова и так работала в перчатках. Она осторожно пинцетом извлекла письмо.

– Раскрой. – Продолжал приказывать полковник. Криминалист развернула письмо. Курдюк добыл из кармана очки, нацепил на нос и стал из ее рук, шевеля губами, читать послание бандита.

– Почерк надо проверить. – Закончив чтение, сообщил полковник и вернул очки на место. Тем временем Белянчиков осмотрел шкафы, даже приподнял матрас, но кроме упаковки презервативов, ничего не обнаружил. Полковник сам заглянул за шкаф, проверил тумбочку у кровати, после чего скомандовал:

– Можем закругляться.

– А магазины, кафе, автосервис? – Напомнил следователь.

– Хер с ними. – Ответил начальник и направился к двери.

Маку держали в холле. Она сидела, закинув ногу на ногу, и курила. Когда Курдюк проходил мимо, она тихо, но внятно ему сказала: – А теперь, господин начальник, вам придется готовить за колечко еще и по четвертаку с носа. За хамство надо платить.

– Поживем, увидим. – Буркнул Курдюк и поспешил на улицу.

На вид это была обыкновенная больница, только окна помимо занавесок защищала мелкая железная сетка, да двери открывались специальным крючком, как в метро между вагонами. В отделении на верхнем этаже, кроме сетки, окна изнутри защищали стальные прутья. На верхнем этаже лечили самых тяжелых. Еще месяц назад Лена лечилась там. Никто, даже заведующий отделением профессор Кагарлицкий не верил, что возможно столь внезапное выздоровление. Когда она пришла в кабинет профессора в очередной раз, а заведующий отделением раз в месяц лично обследовал каждого пациента, Лена сказала: «Я хочу навестить Пашу». Кагарлицкий тяжело вздохнул: «Больная, вы должны понять, что вашего мужа нет в живых». – «Я знаю, – ответила она и добавила: – Я хочу навестить могилу.» – «И вы знаете, где похоронен ваш муж»?

Голос доктора не изменился, он говорил как всегда тихо, внимательно изучая реакцию больного по его глазам. Но тогда это спокойствие стоило ему усилий.

«Да, Пашу похоронили в Глухове, где мы жили», – уверенно сообщила Лена. «И вы помните, как он погиб?» – продолжал допрос профессор. – «Его вертолет подбили, и он сгорел». – «А где вы сейчас?» – «Сейчас я в Москве, наша больница называется институт имени Ганнушкина».

Кагарлицкий что-то записал в ее истории болезни и, закрыв тетрадь, задумчиво произнес: «Хорошо, больная, я подумаю».

На другой день ее перевели на первый этаж. Здесь было все не так. Больные сами выходили на прогулку и свободно гуляли по парку. Правда, от улицы их отделял высокий бетонный забор, но в самом парке гуляющих никто не сопровождал, и они ходили куда хотели. Им разрешалось даже кормить уток на маленьком прудике. Тех же, с верхнего отделения, выводили по пять человек в узкую отгороженную щель, и за каждым их шагом следил крепкий мужик-санитар. Силу применять приходилось довольно часто. Ее хрупкая на вид соседка по палате Галя могла в припадке задушить и мужчину, если он не обладал специальными навыками. Когда с кем-нибудь случалось подобное, санитары укладывали их на койку, привязав к ней руки и ноги. Для этого у санитаров имелся термин – зафиксировать больного…

Лене сказали, что она, для того чтобы снять диагноз, должна пройти специальную комиссию. Через неделю, после того как она спустилась на этаж ниже, эта комиссия состоялась. Четыре врача и заведующая отделением допрашивали ее час. Если бы не профессор Пучкова, Лена могла бы и не выдержать.

В санаторном отделении, так называлось ее теперешнее место лечения, заведующей работала женщина. Маленькая, пожилая, но с очень живыми яркими глазами, Мария Васильевна Пучкова тоже была профессором, и Лена узнала от больных, что отец Марии Васильевны знаменитый русский психиатр. Пучкова все сделала, чтобы страшный диагноз с Лены сняли. Молодая женщина сразу прониклась к врачу симпатией. Мария Васильевна, в отличие от профессора Кагарлицкого, никогда не давала понять, что она здесь главная, обращалась к каждому по имени, разговаривала простым, вовсе не научным языком, не пользуясь мудреными медицинскими терминами, и часто подсмеивалась над собой. «Склероз начинается. Все стала забывать, скоро меня из этого кабинета переведут к вам в палату», – часто говаривала она, когда не могла найти что-нибудь у себя на столе.

Беседовала с Леной Пучкова каждый день. Лена привыкла к доктору и даже привязалась к этой умной, доброжелательной даме. Они долго говорили о жизни. Доктор предупредила пациентку, что там, за забором, многое изменилось. Даже деньги стали совсем другие. Пособие, что Лена должна получать за погибшего в Афганистане мужа, скудное, и ей придется искать работу. Лена все это теперь знала, но трудности ее не страшили. Она и так пережила достаточно и была готова начать жизнь заново.

Сегодня, когда остальные пошли на прогулку, Лену попросили задержаться. Она спокойно уселась в кресло возле кабинета заведующей. Через несколько минут дверь раскрылась.

– Заходи, Леночка. – Пригласила ее Мария Васильевна и, пропустив в кабинет, указала на кресло. Лена уселась, уложив руки на колени.

– Для тебя две новости, как в известном анекдоте. Первая хорошая, вторая, не знаю, как и определить…Я, как ты просила, связалась с детдомом. Постарайся принять мои слова спокойно. Дочь твоя здорова, у нее все в порядке, но там она больше не живет.