Куда уж хуже. Реквием заговорщикам - Марина Серова Страница 21

– Я предупреждал вас, что он болен, а вы пробыли у него столько времени, – проворчал старик, подталкивая меня почему-то в сторону, противоположную той, где находилась лестница. – Не переживайте, просто здесь внизу толпится пятнадцать человек, они ждут встречи… Вы подождите, а я за вами приду и вас выпущу. – И он запер меня в комнате, расположенной напротив комнаты Рюрика. Я сразу же оценила невозможность подслушать их разговор. Хотя и так было ясно, что здесь, в Нагорном, готовится грандиозный государственный переворот, подобного которому еще не знала история. Это вам не расправа с Чаушеску. Это нечто посерьезнее и побезумнее.

Оставшись наедине со своими мыслями, я должна была признаться себе, что больше всего при встрече с этим ненормальным Рюриком я боялась ГИПНОЗА. Я так много прочитала об этом в последнее время. Особенно сильное впечатление на меня произвел роман некой Алины Маркиной, которая весь сюжет объемной книги построила на деятельности группы людей, обладающих этим даром и заставляющих какого-то крупного генерала убивать неугодных им людей. Это выглядело крайне неубедительно, фантастично, но эта сила, этот дар гипноза реально существует, и поэтому следовало помнить о нем. Я была уверена, что и Рюрик при вербовке в свои ряды использовал подобный дар. Возможно, сам Рюрик – как существо, состоящее из плоти и крови, – заболел, растрачивая свою силу на вербовку и сам истощаясь донельзя. Глядя на это полумертвое неподвижное тело в инвалидной коляске, можно было прийти к выводу, что у него и сил-то осталось как раз на то, чтобы привести задуманное им дело в исполнение.

Итак, первого августа произойдет массовое истребление президентского кабинета и правительства. Полетят сотни голов. Прольется кровь. Что делать? Неужели и Министерство внутренних дел за Рюрика? В это невозможно было поверить. Мне стало тесно и душно в этом доме. И, признаюсь, страшновато. Я подошла к окну и вдруг обнаружила, что оно открывается… Через минуту я уже спускалась по виноградной лозе (а если быть точнее, то по веревке, послужившей основой буйных зарослей дикого винограда). Спрыгнув на землю, я осмотрелась: это была практически глухая стена дома, не считая окна, из которого я только что вылезла. Вокруг дома стоял черный и холодный лес. Леденящий холод так и продолжал исходить откуда-то снизу… Словно был не конец июля, а март с его холодной почвой и заморозками. Я спешила домой, если так можно было назвать коттедж, в котором мы остановились, где живут испорченные на корню, гнилые изнутри существа с жизнерадостными веселыми лицами и блестящими глазами, не ведающие того, что творят… А если ведают, тогда что?.. Я шла по лесу, освещенному тусклыми маленькими фонариками, и не могла понять, где я нахожусь. Дом Рюрика остался где-то позади вместе с домом Паши. При воспоминании о Паше, о несоответствии того, чем я занималась этим вечером с разницей в несколько часов, у меня загорелись щеки. В нескольких метрах от меня готовился заговор почти что мирового масштаба, а я развлекалась в свое удовольствие, начисто забыв обо всех нравственных устоях. Размазывала персики по телу такого же сладострастника, как я, и мне в голову не приходило, что я нахожусь в опасности. Неужели ГИПНОЗ?

Ерунда. Просто такова моя сущность, и надо уметь признавать за собой грехи.

А уж когда я вспомнила Павла с его спокойной манерой разговаривать и смотреть прямо в глаза, мне стало совсем не по себе…

Куда я направлялась? Где находится дом Маши и Стаса? Я уже хотела было вернуться к Паше, чтобы попросить его проводить меня, как заметила впереди какое-то свечение. Это был не фонарь, а что-то совсем другое. Я сбавила ход и теперь шла почти не дыша, боясь с кем-нибудь встретиться… Свет исходил мощным прозрачным столбом из вентиляционной отдушины. Это было удивительное зрелище. Создавалось впечатление, что под землей был день, когда в лесу наступила ночь. Это какие же мощные там должны стоять светильники, чтобы освещать лес из отдушины!

Мне в голову пришла совершенно идиотская идея пробраться под землю через эту самую трубу, с которой кто-то сорвал маскирующий детский грибок. Но труба узкая, это-то меня и остановило.

И вдруг откуда-то из глубины земли, словно в самом ее сердце что-то вздрогнуло, да так, что задрожали стоящие по обеим сторонам от лесной дороги сосны, послышался нарастающий гул турбин, земля под ногами задрожала… Я испугалась и легла прямо на тропу. Зажмурила глаза. Наверно, вот так начинается землетрясение. Я не понимала, что происходит. И пришла в себя только тогда, когда гул подо мной стих и перешел в небо, куда-то вверх, к звездам. Не было ни молнии, ни града, но за несколько километров от меня в синем небе вспыхнули зеленые и красные огни…

Я была так утомлена, едва держалась на ногах от голода, а голова моя кружилась, словно глобус на школьной парте, что, когда я услышала спасительное: «Таня, это ты?» – даже не сразу сообразила, кому принадлежит этот голос. Ко мне бежал человек. Им оказался Павел. Он схватил меня и прижал к себе. Телячьи нежности.

– Где ты была? Мы все переполошились.

– Потом расскажу. Мне бы поесть, помыться и поспать.

* * *

Интересно было взглянуть на лица Маши и ее друга в момент моего появления в доме. Всегда беспечные, на этот раз они выглядели испуганными. И навряд ли причиной их испуга было беспокойство по поводу моего исчезновения. В условиях, в которых мы находились, можно было ожидать самого худшего, вплоть до повторения трагического случая с лосем. А почему бы и нет? Разве не могла я попытаться перелезть через ограду по каким-то своим причинам? Ведь они не предупредили нас открытым текстом, что мы в принципе находимся в плену. И про ток высокого напряжения тоже ничего не сказали. Поэтому испуг на их физиономиях можно было приписать страху перед Рюриком и всем командованием этого, как я уже начала догадываться, военного лагеря, который находился в пике напряжения перед грандиозной смертельной акцией. Согласна, что мой приезд в Нагорное и встреча Маши с отцом были для нее настолько несвоевременны, что это просто невозможно выразить словами. Как дочь своего отца она не могла хотя бы чисто внешне не оказывать мне знаков внимания. Но как Маша Плужникова, попавшая под влияние Стаса, изменившего все ее представления о жизни, она внутренне должна была сопротивляться моему здесь пребыванию. Я и трое моих помощников мешали естественному ходу событий. Мы были чужаками, причем любопытными и в силу этого опасными. (Чего нельзя было, кстати, сказать о моих телохранителях, которые никак не проявляли своего любопытства и всю дорогу играли в теннис, да по нескольку раз на дню наведывались в столовую). Короче – отдыхали.

Больше того, мне уже как-то не верилось, что Маша со Стасом ездили каждое утро в Москву, только чтобы поесть булочек с горячим шоколадом. Наверняка они посещали Пушкинскую площадь как связные, каким-то образом обменивались там информацией.

– Таня, где же вы пропадали? – бросилась ко мне Маша и взяла за руку, словно проверяя, не призрак ли перед ней. – Мы обошли весь лагерь… (Наконец-то я услышала истинное название этого места: лагерь.) С вами все в порядке?

– Абсолютно. – Я смотрела на нее в упор и пыталась понять, видела ли она, как я выпрыгиваю из окна Паши, и вообще, не блефовал ли он, когда говорил о том, что она может приревновать его ко мне. А что, если к нему приходила совершенно другая женщина? Или мужчина?