Пять баксов для доктора Брауна. Книга 4 - М. Р. Маллоу Страница 21

И, наконец, вечером доктор держала оборону против Маллоу. Маллоу употребил все свое обаяние, выпрашивая разрешение нести ночную вахту у компаньона. Он моргал длинными ресницами и растерянно улыбался. Он без единого возражения выслушал заслуженную отповедь относительно гостей. Он не возразил ни словом, только слабо оправдывался, утверждая, что рассказал все только одной старой леди. Затем он попытался встать на защиту компаньона.

— …Ну, доктор, — говорил он, все еще в надежде на разрешение подняться наверх. — Я бы тоже отказался пользоваться… э-э-э… этой штукой и есть кашку с ложки.

— Прекрасно, — доктора Бэнкс сложила руки на накрахмаленной груди, давая понять, что разрешения он не получит. — Но в палате есть умывальник! Ему, видите ли, было необходимо закрыться в ванной, не открывая и не отзываясь!

— Ну и что? Что он должен был отвечать на ваш стук? “Да-да?” Когда ваша ванная одновременно и уборная? Помилосердствуйте, доктор, вы же с него даже ночью глаз не спускаете!

— “Ну и что?” — ледяным тоном переспросила доктор Бэнкс. — Вы знаете, “что”.

— Мисс Бэнкс, даю вам честное слово: в этот раз не я!

— Удивительно. Сегодня утром Мики со слезами на глазах клялся мне теми же самыми словами: “В этот раз не я!” Мне кажется, господа, вы плохо договорились.

Маллоу покраснел.

— Мистер Маллоу, я настоятельно прошу вас больше не передавать вашему другу сигарет.

— Не буду больше. Значит, не пустите?

— Не пущу.

М.Р. вздохнул.

— Поеду домой, доктор. Вы ему там передайте, что я зайду завтра.

Он остановился.

— Или не зайду?

Доктор покачала головой.

— Придется обождать хотя бы до понедельника. Ему действительно необходим абсолютный покой.

С этими словами доктор Бэнкс вернулась в приемную, а через пять минут оттуда вышла: ее срочно вызвали к нотариусу, который, несмотря на неоднократные предупреждения, лечил нервы патентованным электрическим поясом д-ра д’Арсонваля. Нотариуса ударило током в поясницу.

Саммерс слышал, как она сказала: “Миссис Кистенмахер, я сама поглажу эти простыни завтра. Пожалуйста, почитайте мистеру Саммерсу что-нибудь успокаивающее.”

— Хотел бы я знать, — сказал он себе под нос, — что же считается “успокаивающим” в вашем богоудном заведении?

Похоже, решение этого вопроса вызвало у дам некие трудности, потому что никто к нему не входил. Наконец, появилась миссис Кистенмахер. Она несла книгу.

— Очень хорошо, очень вкусно! — сообщила она и, прежде, чем Саммерс успел догадаться, к чему такое предисловие, начала:

— Тушеная говядина по-флорентийски.

— Эй, вы! — закричал коммерсант, приподнимаясь, сколько позволяли стонущие ребра и стараясь заглушить душераздирающие подробности про жареный лук, розмарин и “тушить в горячей духовке до полной мягкости”. — Вы, иезуитка! Вы же сами говорили, что мне волноваться нельзя!

Никто не отозвался, зато миссис Кистенмахер с неженской силой заставила его лечь обратно. Хлопнула дверь внизу, послышались звуки мотора и коммерсант остался один на один с тушеными устрицами, жареной куропаткой и генуэзской лапшой. За лапшой последовали печень в шпинатном соусе, которую полагалось подавать с горячим картофельным пюре, квази-черепаха, голуби на тостах и устричные крекеры. Потом — неаполитанский суп, спаржа и “Кокосовые поцелуи”. Потом — “Миндальные бриллианты”, “Перечные орешки” и “Пуговицы холостяка”. За пирожными последовали всевозможные лимонады, крюшоны и кофе. Коммерсант чуть не плакал.

После нотариуса доктор Бэнкс потребовалась мистеру Атанасиосу Христодопуло, которому не так давно исполнилось семь месяцев. У него резались зубы, и если ему что-нибудь и угрожало в действительности, то только смерть от чрезмерных забот родственников. Затем пришлось навестить Фрейшнера, страдавшим и слабым сердцем, и печенью, и онемением конечностей, и также целым букетом недомоганий, которые он находил у себя с помощью “Руководства к принятию лекарств” 1872 года и, как ни странно, частенько бывал прав. Плохо было одно: мистер Фрейшнер имел страсть к изготовлению декоктов, бальзамов и микстур. Все рецепты, которые он использовал, отличали три непререкаемых условия: они все были крайне сложны в изготовлении, все дурно пахли и все изготовлялись в огромных количествах. Попытки доктора донести до многочисленных пожилых леди, поклонниц фармацевтического таланта владельца кафе, мысль о бесполезности, а в некоторых случаях даже вреде этих снадобий терпели провал за провалом. Особенным успехом пользовалось “Средство г-жи Стивенс против камня мочевого пузыря”. Фрейшнер изготовлял его из раковин улиток и затем калил на огне, добавляя “достаточное количество мыла”. Кроме того, он задавал множество вопросов. Отвечать на них было необходимо, хотя и не всегда возможно. Что, например, можно сказать, когда у вас спрашивают, где подешевле купить раковин морского яйца? Или просят раскрыть секрет “сложного камфарного втиранья”? Или… словом, мистер Саммерс был до некоторой степени прав, когда назвал ее иезуиткой.

Затем один столяр отрубил себе палец. Наконец (была уже глубокая ночь) “Модель Т” получил возможность свернуть к дому.

— Что? — коротко спросила доктор, когда миссис Кистенмахер открыла ей дверь.

Зубной протез няньки был очень давно и дурно сделан. Это особенно бросалось в глаза, когда она улыбалась. (В особенности с такой неуместной торжественностью, как сейчас). Доктор кивнула и ушла мыть руки. Она собиралась поужинать (горячая овсянка, кофе и хлеб с маслом) прежде, чем провести несколько часов у постели пациента.

— … успокойтесь и отдыхайте, — повторяла она. — Каждая ночь, когда вы не спите и мучаетесь тем, на что повлиять не можете, отодвигает ваше выздоровление. Вы меня слышите, мистер Саммерс?

Коммерсант лежал, отвернувшись к стене. Он что-то произнес.

— Что? — доктор наклонилась к нему.

— “Без крайней необходимости”, — повторил он и, морщась, приподнялся. — Понимаете? Я сказал ему: “Если вы сунетесь без крайней необходимости…”

— Это подло! — закричал Клей и схватился за волосы. — Аморально! Безнравственно! Голос директора срывался на визг. Саммерс, нависавший над директорским столом, бывшим некогда его собственным, выпрямился.

— Да? — спросил он с любопытством ребенка, разбирающего заряженный револьвер, чтобы посмотреть, как он устроен.

— Послушайте, — Клей закрыл лицо руками, — я прошу, по-человечески прошу вас: если на "Форд Мотор” узнают про эту невинную шалость, моей жизни конец!

Саммерс усмехнулся.

— И не говорите. Стоит Форду узнать, как вы, не глядя, швырнули Хаецу пятьдесят долларов за полторы сотни перепелок, как выпускали их, привязанных за ногу, из окна и расстреливали одну за другой практически в упор, и в особенности о том, как потом жарили их во дворе на решетке, похваляясь тем, что никто лучше вас не сумеет вкуснее приготовить мясо — с вами кончено. И это в то время, когда наш дорогой мистер Форд всеми силами ратует за замену мяса соевой мукой?