Акция прикрытия - Данил Корецкий Страница 21

– Но вояки подставили ему подножку. ГРУ раскопало, что одиннадцатый отдел проводил эксперименты по программе «Сдвиг» – помните?

Коржов секунду помедлил, затем кивнул.

– Сейсмическое оружие.

– Да. И хотя не Верлинов его придумал и не своей властью использовал, виновным сделали его. Шум в Думе, расследование и соответствующие последствия... Он не стал дожидаться и ушел за кордон. Подводным путем. Его пытались задержать, при этом лодка-"малютка" затонула. Сам он вроде тоже погиб, хотя история довольно темная.

Начальник охраны Президента задумался. Обособившаяся спецслужба, недавно обезглавленная и, по существу, никому не принадлежащая. Если прибрать ее к рукам, то могущество СБП многократно усилится...

– Кто сейчас там начальником? Разинкин наморщил лоб.

– Где?

– В одиннадцатом отделе.

– Полковник Дронов. Личность ничем не примечательная. Степашкин подмял его под себя, хотя Дронову это не особо по нраву. Но вида не подает...

– Собери все, что есть про этого полковника. Надо с ним побеседовать. До утра успеешь?

Разинкин, чувствующий себя как вареный рак, не понял.

– До какого утра?

– До следующего. Завтрашнего, – невозмутимо пояснил Коржов.

– Так ведь ночь сейчас... Все спят...

– Мы же не спим. Ты, правда, дремлешь... Зато я бодрствую.

– Так-то оно так... Если б было заведено: вы не спите – И все не спят. Тогда бы успел.

– Ты что, Сталина из меня хочешь сделать? – прищурился Коржов.

Разинкин принужденно улыбнулся.

– Нет. Разве только Берию... – Улыбка тотчас сошла с его лица. – Извините, шеф, я совсем одурел...

Коржов молча рассматривал своего зама. Неподвижное лицо, непроницаемые глаза. Определить, о чем думает начальник СБП, было совершенно невозможно.

* * *

Заседание Военной коллегии Верховного Суда Российской Федерации было закрытым и продолжалось три дня – совсем недолго, если учесть, что материалы уголовного дела составили десять томов. К обеду четвертого дня председательствующий генерал-лейтенант юстиции огласил приговор: за измену Родине и убийство трех военнослужащих ВМФ России бывший начальник бывшего одиннадцатого отдела бывшего КГБ СССР Верлинов заочно приговаривался к смертной казни.

Как всегда в подобных случаях, юридическая оценка просто оформляла политическое решение по делу. Следствие можно было прекратить и без суда – в связи со смертью лица, подлежащего привлечению к уголовной ответственности. И хотя официальная версия о гибели Верлинова сомнению не подвергалась, в «верхах» сочли, что процесс и суровый приговор окажут большое воспитательное воздействие на сотрудников специальных служб, дисциплина среди которых была уже не той, что несколько лет назад, а «беззаветная верность долгу» осталась лишь заштампованной фразой в служебных аттестациях и характеристиках. И хотя отнюдь не офицеры разведки и контрразведки были в этом виноваты, а объективные условия, созданные в стране теми же самыми «верхами», во всех подразделениях СВР [8], ГРУ и ФСК провели собрания личного состава с информацией о решении Военной коллегии.

В былые времена данная информация лишний раз укрепила бы в каждом и без того бесспорную мысль, лежащую краеугольным камнем в фундаменте честной и безупречной службы: предательство карается смертью. Ушел, гад, все – тебе конец! Если не утонул ты на самом деле, а сыграл, схитрил, сымитировал, вот он – заочный приговор! Все знали, что это значит...

Еще в ОГПУ имелся заграничный диверсионный отдел, дотянувшийся в 1926 году до неприметной квартирки на втором этаже ветхого дома в небогатом районе Парижа. Здесь мирно жил Симон Васильевич Петлюра, успевший за шесть лет эмиграции привыкнуть к мысли, что оставленный им на Украине кровавый след навсегда затянулся временем. Постучавшего в дверь молодого человека с большим букетом цветов хозяин принял за своего поклонника! – одного из многочисленных последователей националистической идеи, навещающих «батьку» и в чужеземье. Осознать ошибку сорокасемилетний Симон не успел: спрятанный в букете газовый пистолет с глухим хлопком выбросил ему и лицо заряд цианида.

Когда на смену ОГПУ пришел НКВД, в нем создали Управление специальных операций с отделом "Л", попросту – ликвидаций, между собой его называли «отделом мокрых дел». Долго работал в Управлении, а одно время и руководил им Павел Судоплатов – одна из легендарнейших личностей незримого фронта. Хотя деятельность подразделения "Л" держалась в строгом секрете, да и имя Судоплатова являлось государственной тайной, а тайны в сталинские времена хранить ой как умели, среди своих информация все равно расходилась. Да и на специальных занятиях разбирали, как шел Павел на встречу с лидером украинских националистов полковником Коновальцем в Роттердаме.

Был жаркий майский день 1938 года. Тридцатилетний «радист» с советского торгового судна «Шилка» почти не выделялся в пестрой толпе прохожих, хотя во внутреннем кармане пиджака у него лежала мина, замаскированная под коробку шоколадных конфет. Поверни коробку в горизонтальное положение – и включится часовой механизм с тридцатиминутным замедлением. О чем мог думать в тот момент молодой парень? Наверное, мечтал не споткнуться и не упасть, не попасть под машину, уповал на надежность взрывного устройства, которые почти никогда не бывают надежными на сто процентов, в любой момент ждал взрыва и в глубине души надеялся, что обойдется, опасался встречных ходов контрразведки противника и местной полиции... Вряд ли в буре чувств и эмоций, способных вогнать в панику и лишить способности к целенаправленным действиям любого обычного человека, находилось место для рассуждений о долге коммуниста, ответственности перед Родиной, верности делу Ленина – Сталина и тому подобных идеологических догмах.

Интересно, какой пульс был у Судоплатова в этот миг, с какой скоростью сокращалась сердечная мышца, в каких пределах держалось артериальное давление... Стрессовый характер ситуации вполне мог привести к разрушению организма – какому-нибудь инфаркту или инсульту, подобные неприятности частенько случались с партийными и государственными начальниками, вызываемыми «на ковер» в обком или ЦК...

А Павел спокойно прогуливался по незнакомому городу чужой страны, с невозмутимым видом зашел в ресторан «Атланта», не выказывая ни малейших признаков волнения, подсел к Коновальцу, дружески поговорил с ним. Это потруднее, чем бросить гранату и убежать: двое за столиком, лицом к лицу, глаза в глаза. Все на виду и непосредственно воспринимается собеседником – осторожным, опытным и хитрым врагом, который к тому же для тебя «по жизни» и не враг, а наоборот – старый друг... И ни тембр голоса, ни интонации, ни дыхание, ни потливость, ни взгляд не должны насторожить его...

И не насторожили. Когда, прощаясь, Павел положил «конфеты» на стол и часовой механизм бесшумно начал свою работу, любитель сладкого Коновалец, растроганный вниманием, крепко пожал ему руку. Через полчаса полковника разнесло в клочья.