Принцесса Анита и ее возлюбленный - Анатолий Афанасьев Страница 21

Вечерняя Ялта завораживала, вызывала легкое головокружение. Ее нарядные улочки с разноцветными огнями свивались змеиными кольцами у каменных ступней таинственного великана, чье массивное туловище и голова терялись в серых небесных хлопьях; с моря тянуло горьковатым, винным сквознячком; у фланирующих по набережной гуляк были у всех одинаково просветленные, опустошенные лица, какие бывают, наверное, у охотников в джунглях. Аните казалось, они передвигаются по сказочному царству, где с минуты на минуту обязательно произойдет какое-то волшебство. Ничего подобного она не испытывала даже в итальянских городах, изысканных и устрашающе величавых. Ялта была родной. Тень любимого писателя бродила неподалеку. Из-под золоченого пенсне он дружески ей подмигнул: держись, красотка, то ли еще будет.

— Эй, — окликнул Никита. — Не спишь, девушка? Почти приехали.

Повернулась к нему:

— Никита, не обидишься, если спрошу?

— Никогда.

— Ты ведь бандит, да?

— Почему так решила?

— Просто так спросила, на всякий случай.

— Понятно… Нет, я не бандит, у нас легальный бизнес. На Западе думают, бандит и бизнесмен у нас одно и то же, но это не так. В России есть честные предприниматели. Если поискать, человек десять точно наберется.

— И чем ты занимаешься?

— В основном камушками. Наша фирма называется «Лунная радуга»… Тебе это зачем?

— А так. Тетушка Софи сказала: ты ничего о нем не знаешь, вдруг он наемный убийца.

— Она чересчур впечатлительная.

— А чем занимался раньше, у тебя была какая-то профессия?

Никита смутился, врать не хотел, да и чего стыдиться. Стыдиться ему нечего:

— По правде говоря, воевал. Но это все в прошлом. Теперь я давно успокоился. Больше не воюю.

— Ага, — сказала Анита. — Так я и думала.

— Что ты думала?

— Ничего.

Никита понял, что должен сказать что-то важное, исчерпывающее.

— Анита.

— Да?

— Для нас с тобой не важно, кто кем был в прошлом. Важно, что будет завтра.

— Для нас?

— Конечно. Ты же не маленькая, сама все понимаешь.

— Хочешь, открою секрет?

— Открывай, не проболтаюсь.

— Я маленькая. Я очень маленькая, и мне страшно. Неужели все так серьезно?

— Серьезнее не бывает, — самодовольно заверил Никита.

В баре отеля Гоша и Леша обсудили создавшееся положение. Когда они выскочили на крыльцо, белый пикап, увозивший Аниту, уже вильнул в переулок, они едва успели засечь номер.

— Не думаю, что это похищение, — сказал Гоша. — Но хозяину придется доложить.

— Какое там похищение. — Леша высосал из трубочки половину коктейля «Ночи Кабирии», который ему очень нравился: джин, коньяк, сок грейпфрута, яичный желток — чудесная смесь. — Красавица просто намылилась блядануть. А башку нам с тобой оторвут.

— В смысле уволят? — уточнил Гоша.

— По-всякому бывает. Желудь в гневе опасен. Срывается с тормозов. Могут и зарыть.

Леха с расстройства пил обыкновенный «Кристалл», но тоже через трубочку.

— И что скажем?

— Как есть, там и скажем. Звиняйте, дядьку, недоглядели. В таких случаях правда лучше всего.

— А кто будет звонить?

— Конечно, ты. У тебя шарики крутятся быстрее. Я больше по бабам.

— Ладно, уговорил. Но по твоему мобильнику. У моего батарейки сели.

— Зачем по мобильнику. Пойдем к Софке, у нее из номера позвоним.

После некоторого раздумья Леха важно кивнул. Они допили спиртное и вышли из бара гуськом.

4

Ресторан «У Максимыча» — одноэтажное строение с плоской черепичной крышей, прилепившееся к отвесной скале — издали напоминал сползающую на берег большую черепаху. К нему примыкал дворик с невысокой оградкой из красного кирпича, где под абрикосовыми деревьями были расставлены полтора десятка акриловых столов. Над каждым столом свой отдельный фонарик в виде шара — синий, зеленый, красный, желтый. Общее впечатление — мир, покой, благодать, городские звуки доносились сюда в сопровождении музыки морского прибоя.

Заведение принадлежало Равилю Хабибулину, тучному краснощекому татарину с пудовыми кулаками. С его просмоленного солнцем широкоскулого лица редко сходила благожелательная улыбка, но горе тому, кто, введенный в заблуждение его мягкими манерами, попытался бы его надуть. Некоторые по первости пробовали, но от них в Ялте остались одни воспоминания. Те, кто знал его достаточно близко, дорожили его дружбой, и это были люди войны, у которых в прошлом осталось что-то такое, что хотелось бы, да невозможно забыть. Когда в Крыму началось брожение, Хабибулин, как его ни зазывали, не прилепился ни к какому клану или партии, и даже его соплеменники натолкнулись на деликатный, но решительный отпор. Со своей застенчивой желтозубой улыбкой он всем отвечал одинаково: что вы, братцы, я же контуженный, куда мне в политику. Про контузию — правда. Двадцать лет назад в Афганистане его однажды так шибануло раскаленной железякой по башке, что он целый год не мог вспомнить, как его зовут, и от пышной черной шевелюры осталось лишь два белесых пучка по бокам внушительного черепа. Недолго думая Хабибулин их сбрил.

В Крыму, куда приехал к родным на поправку, он обосновался навсегда. Удачно женился на казачке Клавке Догуновой, которая нарожала ему, как на конвейере, кучу детей, а когда они открыли сначала небольшую пельменную, оказалась превосходной поварихой, а позже, с превращением пельменной в элитный ресторан «У Максимыча», вдобавок и бухгалтером. За все годы ни одна инспекция ни разу не поймала ее за руку. Теперь ресторан «У Максимыча» славился рыбной кухней, а также нежнейшими бараньими котлетками на косточке, которые здесь подавали с десятью разнообразными соусами — от кизилового до чесночного. Рецепты девяти из них принадлежали Клаве. На кухне и по хозяйству ей помогали подросшие дети (пятеро или семеро, их трудно было подсчитать, так они мелькали), и две новые жены Равиля, которыми он обзавелся не по необходимости, а скорее из престижных соображений. Джамилю, хорошенькую юную татарочку с черными косичками, привез из Казани, куда ездил на родительское поминовение, а страшненькую, чуток горбатенькую, но чрезвычайно трудолюбивую Милену подобрал в Керчи, она была из бродячих дамочек, зарабатывающих на пропитание нелегкой древней профессией. Равиль ожидал, что Клава воспротивится, не одобрит его затею, может быть, взбунтуется, все же казачья кровь, но умная женщина отнеслась к мужниному почину на удивление спокойно. Бизнес разрастался. Равиль еще прикупил рыбную лавку на побережье, и у нее рук не хватало, чтобы со всем управиться. По строгому наказу Равиля новые жены подчинялись Клаве беспрекословно. С послушной и нервной Миленой у нее вообще не было хлопот, а красавице Джамиле, выросшей в богатой семье и не ведавшей, почем фунт лиха, она при любом удобном случае с огромным удовольствием отпускала одну-две увесистые затрещины. Девчушка бежала жаловаться мужу, Равиль хмурил брови, обещал заступиться, но Клаву просил об одном: не перегибай палку. Сломаешь малютку, сама пожалеешь. Для ее же пользы стараюсь, хладнокровно отвечала Клава-казачка, чтобы жизнь ей медом не казалась.