Жиголо - Сергей Валяев Страница 21

— Жигунов, — мелкотравчатый представитель органов внутренних дел швыряет мне джинсы и рубаху. — Вперед и с песней.

— С какой?

Мой оппонент вычурно матерится и приказывает обсдоновцам стрелять без предупреждения, если я удумаю дать стрекача в сторону государственной границы. Я и бойцы смотрим на недоумка: видно, в краснощеком детстве его часто били по черепушке за вредность характера и наушничество, что сказалось на умственных способностях.

Дальнейшие события поначалу развиваются по шаблону: на милицейском «козлике», пропахшем бомжами, пищевыми отходами и бензином, меня везут в районную часть, находящуюся у границ МКАД. Там интерес к моей светлости растет по мере ознакомления с моей биографией. Как я и полагал, человечек в туфельках на дамской подошве оказался горлохватом на должности младшего офицера. Проявив чрезмерное усердие, он вместо того, что пригласить меня на беседу, устроил показательное шоу-представление. Это я узнаю от дознавателя, который оказывается… женщиной.

— Думаю, мы простим младшего лейтенанта Хромушкина, — говорит она.

— Ну, если он Хромушкин, то, конечно, — приподнимаю руки, мол, что можно взять с такого рьяного служаки.

— А я капитан Лахова, — представляется: строга и в форме, которая подчеркивает её женственность; несколько утомленное лицо симпатично, глаза цвета карельского озера умны, чувственные губы подведены розовато-фламинговой помадой. — Александра Федоровна.

— Очень приятно, — глуповато улыбаюсь. — А я — Дмитрий Федорович.

Мы смотрим друг на друга с заметным интересом. Я понимаю, что этот интерес ко мне у дознавателя, скажем так, служебный. А у меня какой? Александре Федоровне лет тридцать пять — самый загадочный возраст женщины, по-моему. И что из этого следует? Ровным счетом ничего. Тем более мы приступаем к прозе жизни, где имеется факт убийства гражданина Мамина Вениамина Николаевича.

— Вы с ним были друзьями? — спрашивает дознаватель и щелкает по клавиатуре компьютера.

— Были, — признаюсь я.

— Вы рассказывайте, а я буду записывать, — и неуверенно смотрит на экран дисплея, признаваясь, что с трудом осваивает новую технику.

— А я вам помогу, — шучу.

Разумеется, понимаю: у каждого из нас свои задачи и цели. При взаимной гуманистической симпатии мы вынуждены исполнять свои роли. Какая она у меня, эта роль? Все зависит от того, что известно областному РОВД о той кровавой ночи? Насколько говорлив был младшенький Мамин? По тому как спокойна дознаватель, можно предположить, что ему удалось попридержать юный язык, как мы и договаривались. Следовательно, я должен исполнять роль выдержанного молодого человека, которому известно о гибели товарища не больше других.

— Да, кстати, кто вам сообщил о смерти Мамина? — как бы вспоминает капитан.

— Санек, его младший брат.

— Когда?

— Поутру, — вру чистосердечно. — Часов в одиннадцать. По телефону.

— А вы знали, куда Мамин на ночь?..

— В общих чертах, — продолжаю валять ваньку и признаюсь, что мой друг не любил трещать о своих похождениях.

— А говорят: был как открытая книга, — настаивает Лахова. — Душа общества…

— Кто говорит? — возмущаюсь. — Это на первый взгляд, душа общества, а так… — искренне огорчен. — Скрытен донельзя. Был.

Прости, Веничка, прости и пойми: мне надо обрести свободу, чтобы действовать в условиях приближенным к боевым. Нельзя попадать в механизмы карательной системы. Думаю, мне и тебе повезло, что я сижу в казенном кабинете и говорю с не казенным человеком, более того — очень привлекательной женщиной. Воображаю, как хихикает твоя легкая душа, плывущая, возможно, сейчас над темным малахитовым лесным массивом Подмосковья.

Между тем наша непринужденно-принудительная беседа продолжалась. Мне задавали вопросы, на мой взгляд, далекие от возникшей проблемы — проблемы, которую дознаватель хотела разрешить сидя за столом.

— То есть у Мамина не было врагов?

— Какие враги, Александра Федоровна?

— А его отношения с журналисткой Стешко? Возможно, он помогал ей в каких-то деликатных вопросах?

Я пожимаю плечами: Веня, праздничная душа, был далек от проблем современного бытия, хотя нельзя отметать версию о том, что, проявив чрезмерное любопытство, оплатил его собственной жизнью. И кто такая, собственно, Стешко, о ней мой друг никогда не упоминал?

Видимо, выдержка у госпожи Лаховой была профессиональна, она слушала мои пустые разглагольствования и лишь слегка улыбалась, когда мои завиралки заносились в дальнюю сторону.

— Подпишите протокол, Жигунов, — наконец проговорила, — и подписку о невыезде.

— Нет проблем, — и, не читая, подписываю теплые страницы, материализовавшие из нутра принтера.

— Будем считать, что познакомились, — аккуратно сложила документы в папку, перевязала тесемочки бантиком. Я невольно наблюдал за её пальцами они были уверенными и домовитыми, с блестящими ногтями крашенными в бесцветный лак.

— Приятное знакомство, Александра Федоровна, — польстил капитану милиции. — Правда, закатили вы меня на край земли, — пожаловался.

Поднимаясь из-за стола, дознаватель поправила парадную форму, усмехнулась: это не самое страшное, Дмитрий; и предложила на личной «девятке» вывезти меня из местечка отдаленного.

— У нас на Петровке совещание, — посчитала нужным объяснить. — Если нам по дороге, то прошу, — указала рукой на дверь, — следовать за мной.

И я поплелся за весьма привлекательной дамой в милицейской форме, предчувствуя, что наша малосодержательная беседа в казенном кабинете это лишь прелюдия к разговору серьезному. И не ошибся.

Когда сели в авто цвета переспелой полтавской вишни и выкатили на обновленное бетонное полотно МКАД, госпожа Лахова неожиданно повела себя очень фамильярно:

— Мальчик мой, — проговорила, щурясь от насыщенного солнечного залпа, — считай, что родился в рубашке.

Я поперхнулся от удивления и выражение моего лица, видимо, было близким к идиотскому. И очень, потому что мой ангел-хранитель в молодящемся облике Александры Федоровны расхохотался. И смеялся так, что крупные слезы засияли на ресницах, как шары на лапах новогодней елки.

Надо ли говорить, что ощутил себя крайне неприютно, летя над бетоном трассы со скоростью сто двадцать километров. Тем более тот, кто крутил баранку, находился в очевидном неадекватном состоянии. Оставалась лишь надежда на промысел божий или на благоразумные светофоры.

— Все в порядке, — наконец услышала трезвый голос капитана милиции. Все очень просто, мальчик: на тебя хотят повесить два трупа. Это тебе надо, скажи?

— Нет, — признался, — но не понимаю…

— И не надо тебе ничего понимать, — проговорила Александра Федоровна, однако постигая, что без объяснений никак не обойтись, снизошла до них.