О чем рассказали мертвые - Ариана Франклин Страница 21

Пока брюхо молоденького отца Жоффре росло на кушаньях и разносолах Гилты, живот юной крестьянки тоже рос — от переедания или чего другого, история умалчивает. Когда Господь призвал отца Жоффре на службу в капитул монастыря Святого Августина, Гилта исчезла в ту же болотную глушь, откуда явилась работать прислугой в Кембридже. Жоффре предложил ей и ребенку помесячное содержание, от которого она гордо отказалась.

— Соглашайся, — продолжал уговаривать приор Жоффре, — я под твою команду дам пару слуг. Так что надрываться не придется. Будешь немного кашеварить и за всем приглядывать.

— Иноземцы, — возразила Гилта. — Я с чужаками не якшаюсь!

«Экая строптивица!» — сердито подумал приор Жоффре. Еще святой Кутлак, пытавшийся обратить болотных жителей в христианство, сетовал: «Народ неподатливый и себе на уме. Головы у них большие, шеи длинные, лицом бледные, а зубы как у лошадей. Спаси нас, Господи, от варваров!» Но именно у них хватило мужества и сил дольше прочих сопротивляться нашествию Вильгельма Завоевателя.

Гилта отличалась той же смекалкой, что и ее соплеменники. Лучшей домохозяйки для гостей настоятель найти не мог. Своенравна, конечно. Но ее знают в городе, и только Гилта сумеет навести мосты между евреем, арабом, салернкой и здешним опасливо-недоверчивым народом. Лишь бы согласилась, упрямая башка!

Приор Жоффре зашел с другой стороны:

— И твоему внучку Ульфу пошло бы на пользу пожить в городе! Маленько пообтесался бы да поднабрался знаний в монастырской школе.

Гилта белозубо улыбнулась и даже похорошела, напомнив былые веселые времена, когда она заправляла в доме молодого священника.

— Не хочет учиться, пострел! — беззлобно пожаловалась она.

— Ничего, тут привадят!

Об Ульфе приор Жоффре заботился не без задней мысли, что сын Гилты все-таки от него. Служанка всегда уходила от прямых ответов на расспросы.

— А что тут иноземцам понадобилось? — лукаво осведомилась Гилта. — Ну-ка, выкладывай!

— Разве ты не знаешь о моей болезни? Врачевательница спасла мне жизнь.

— Она? Все говорят — смуглокожий.

— Аделия. К тому же она не ведьма и не колдунья. Настоящий лекарь, даже в университете студентов обучает.

Если Гилта согласится опекать иноземцев, она так или иначе все про них узнает. Поэтому лучше сразу удовлетворить ее любопытство.

— Кто их послал сюда, я толком не знаю, — сказал приор. — Однако цель у них благая — выяснить, кто убил детей.

Гилта понимающе кивнула.

— Стало быть, не евреи? — спросила она.

— Нет.

— Я так и думала.

Под крытой галереей, ведущей от дома настоятеля к церкви, покатился призывающий к вечерне звон.

Гилта тяжело вздохнула:

— Ладно. Только дай мне слуг, как обещал. А я буду только еду готовить.

— Beningne. Deo gratias! — радостно воскликнул приор. — Спасибо. Я знал, что ты не подведешь.

Он встал и на радостях проводил Гилту до двери.

— А твой старик по-прежнему растит вонючих мохнатых собак?

— По-прежнему, — усмехнулась Гилта. — И смердят они все так же.

— Прихвати с собой одну. Пусть она будет всегда при лекарке. Нашей гостье из Салерно, похоже, придется бывать в самых разных местах и задавать людям много неприятных вопросов — так что верный пес пригодится. И не забывай — еврей и араб не употребляют в пищу свинину. А еврей — еще и моллюсков. Ну, с Богом!

Он звучно шлепнул Гилту по все еще крепкой заднице и быстрыми шагами пошел в сторону церкви, на вечерню.

Аделия сидела на скамье в любовно ухоженном монастырском саду — вдыхала аромат розмаринов на клумбе у своих ног и слушала доносящиеся из церкви псалмы. Шла вечерняя служба. Лекарка старалась освободить голову от мрачных мыслей, и согласное пение братьев помогало душе очиститься. «Ибо знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет, — пели они. — Зачем мятутся народы и племена замышляют тщетное?»

После вечерни пилигримы соберутся за общей трапезой, а это значит, будет шумный многоголосый разговор. Общаться Аделию не тянуло. В ее сафьяновой сумке, на грифельной доске, таились голоса погибших детей. Сегодня она передохнет перед грядущим сражением с погубившим их иродом. Салернке не хотелось портить боевой настрой и разменивать его на пустые разговоры, поэтому Аделия решила остаться без ужина.

Когда стемнело и все разошлись по комнатам — женщины налево, мужчины направо, — Аделия тоже отправилась спать. Ей, как привилегированной особе, выделили отдельное помещение. Комнатка, впрочем, была так мала, что с кровати можно было достать рукой любую стену.

От ужина она, как выяснилось, отказалась зря. На голодный желудок да с беспокойными мыслями не спалось.

Аделия опять корила себя за то, что уступила давлению, очутилась так далеко от солнечной родины и привычной обстановки и теперь обязана вслушиваться в стенания убитых детей.

Когда Гординус впервые обратился к ученице с просьбой поехать на далекий остров, она встала на дыбы:

— Как же я могу оставить своих студентов и исследования?!

Однако выбирать не приходилось. Аделия поерепенилась, но не посмела идти против воли сицилийского короля, подданными которого являются и жители Южной Италии.

— Почему правитель выбрал именно меня?

— Он полагает, что ты подходящий человек для этой работы, — отвечал Гординус. — Я сам не знаю никого, кто справится лучше тебя. Господин Симон будет счастлив.

В действительности оказалось, что Симон Неаполитанский воспринял ее не как Божий дар, а как навязанную сверху досадную обузу — ему ли спорить с сицилийским королем! Хотя Аделия знаменита и уважаема, баба есть баба. Путешествовать в компании женщины-доктора, араба и кормилицы — доброй Маргарет, упокой Господь ее душу! — означало громоздить Пелион затруднений на Оссу взятых им обязательств.

Но долгие годы в университетах, среди тамошней бесцеремонной, горластой и хамоватой публики, научили Аделию прятать женскую природу, не высовываться и попусту в пререкания и конфликты не вступать. Только когда какой-нибудь невежа или невежда ставил под вопрос ее компетентность, она бесстрашно показывала зубы. И профессора, и студенты знали, что Аделии Ортез Агилар палец в рот не клади. На язык остра и способна обложить обидчика не хуже любого студиозуса: подслушанной у школяров бранью она пользовалось умело и лихо.

Правда, Симону не пришлось вправлять мозги: в начале путешествия он был холоден, но подчеркнуто вежлив, зато позже в его отношении к спутнице появилась искренняя теплота. Он с облегчением констатировал, что Аделия «благонравна». Как она давно поняла, благонравной мужчины почитают женщину, которая ниже травы тише воды и не доставляет им никаких хлопот. Образцом для Симона была супруга-еврейка: не видно, не слышно, притом все дела переделаны и все во благо мужа. Черноволосый смуглый спутник Аделии — неверный Мансур тоже оказался добрым малым. Так что к моменту прибытия на французскую землю Симон успел сдружиться и с врачевательницей мертвых, и с ее слугами. Однако во Франции Аделию постигла великая утрата — скончалась Маргарет.