Дело о пропавшей России - Андрей Константинов Страница 21

Рассказывает Светлана Завгородняя

«До прихода в Агентство журналистских расследований пять лет работала фотомоделью и манекенщицей. Сверхкоммуникабельна, обладает бесценными возможностями для добывания оперативной информации. Натура творческая, поэтому часто увлеченность Светланы той или иной темой сказывается на ее дисциплине…»

Из служебной характеристики

Да, одета я сегодня была действительно не для пресс-конференции в главке… Так-то вроде все очень в порядке: беленькая блузочка, темненькая юбочка, — но при ближайшем рассмотрении меня коллеги и сотрудники главка почему-то начинают терять нить беседы, путать фамилии, звания и статьи Уголовного кодекса. Дело в том, что мой любимый не признает на мне никаких колготок (только чулки!) и никакого нижнего белья, особенно бюстгальтера. И сегодня у меня не было выбора, сегодня днем Аркаша прилетал из длительной заграничной командировки.

Четыре месяца без любимого; темная тоскливая питерская зима в одиночестве, холодная постель, ожидание звонка. Ночью мне снились его нежные руки, запах его одеколона. Я то считала дни до его приезда, то снимала со стены календарь, чтобы не видеть тоскливой череды бесконечных цифр. Впервые в жизни я понимала, что отсутствие этого человека — это отсутствие жизненно важной части меня самой.

Сочувствующие взгляды подруг и вздохи мамы: «Поехала бы ты куда-нибудь, что ли?» Впрочем, Пенелопа из меня вышла никудышная. Когда в конце января — в феврале я уже полезла на стены, подруга моя Василиса, великий психолог, сказала мне:

— Ну, мать, надо как-то сублимировать…

Очевидно, она имела в виду что-то другое, но в тот же день я взяла в оборот Соболина.

С Соболиным у меня давно была какая-то неясность. Вообще, это не мой тип. Внешне, да и внутренне. И потом, я привыкла к близким отношениям с мужчинами, как бы это помягче сказать… другого социального слоя. И мои страшно милые, нежно любимые коллеги к этому слою не принадлежали и принадлежать не могли никогда. Собственно, это не мешало мне их любить, но вот о серьезных отношениях думать было просто смешно: мне вовсе не хотелось разделить судьбу Анюты Соболиной с ее сумками, стирками, мужниными изменами, работой до ночи, красными от усталости глазами.

Но, с другой стороны, в Володьке (как и, в разной степени, во всех наших ребятах) есть что-то такое, что не давало мне пройти мимо, а может быть, и уйти из Агентства. Этим-то не могут похвастаться мои вполне успешные ухажеры: это простота и ясность жизненных позиций. И какая-то странная для меня радость жизни в самом центре ее мерзостей: сам процесс жизни, работа, проблемы, запарки доставляют им неописуемое удовольствие «так жить».

А если учесть, что Володька как бывший актер (или бывшим актером быть невозможно, как бывшим кагэбэшником?) себя подать умеет, я смотрела на него с самого начала моей работы с восхищением. Я просто не могла пропустить такого мужчину в своей жизни! Правда, что с ним делать в жизни, я тоже не знала…

Ну если в плане жизненных позиций и высоких идей у нас все в порядке, то по части личной жизни у наших сотрудников — полный провал. Все Агентство полгода с интересом наблюдало, как чета Соболиных и Коля Повзло хороводами по Агентству ходят. Гуляет Коля по Агентству и на каждом углу во всеуслышание объявляет, что надо-де ему кое-что в интернете посмотреть и, видимо, придется ему Анну Соболину попросить. Вот и все Агентство в курсе: пошел Повзло к Соболиной по важному делу. «Иди, Коленька, конечно, спроси у Анюты», — скажет добрая Агеева и встанет под Анькиной дверью с сигаретой наперевес, чтобы никто не помешал их совместной работе. А тут по коридору летит Соболин и кричит, например: «Где Повзло, к нему с телевидения приехали!» Марина Борисовна плечами пожимает, и все остальные, как дураки, тоже пожимают плечами, потому что все (и Соболин в том числе) знают, где Повзло, но сказать стесняются. И тут открывается дверь и выходит Повзло. Взъерошенный, глаза обалдевшие. «К тебе приехали». — «Спасибо, Володя». — «Анют, обедать будешь?» — «Спасибо, Вова, я не хочу есть». Смотреть на все это было смешно и грустно.

Володька был уставший, одинокий… как я. И я почувствовала, что просто не могу, как хочу быть с ним. Весь рабочий день я смотрела на него из-за компьютера и думала, как это устроить, а вечером, когда уже почти никого не было, пригласила его поужинать. Ну не предлагать же ему сразу разделить со мной диван в офисе?

Ужинали мы недалеко от работы, в трактире, говорили о всяких глупостях попросту, как-то легко пили, как-то незаметно стали хихикать над глупыми анекдотами, а потом печалиться о нескладной личной жизни, но время шло, и я понимала: сейчас расплатимся, встанем, Соболин проводит меня до метро по-дружески и… и все. И тогда я заявила, что хочу водки.

Потом мы шли действительно к метро, было темно и очень скользко, поэтому я висела на Володе. Метро приближалось неминуемо. И тут я сказала, что мне очень надо в Агентство. Очень-очень. И мы побрели к Агентству. Ну если Соболин не догадывался — зачем, то я сильно преувеличивала умственные способности моих коллег.

Меня понесло уже в коридоре. Было темно, только где-то синим светом горел экран телевизора. Я схватила его, прижалась к нему, пытаясь сквозь мою шубу и его куртку зажечь его, забормотала что-то, что должно было хоть как-то смягчить мой сексуальный напор. Володя ответил так, как отвечают мужчины, — он сжал меня до хруста и задышал как марафонец.