Леопард из Батиньоля - Клод Изнер Страница 21

— Вы хозяюшка будете?

Белокурая кариатида оторвалась от рукоделия, молча окинула Фредерика Даглана взглядом с головы до ног, нашла, что он хорош собой, и, улыбнувшись, тряхнула челкой:

— Она самая. Мадам Матиас. Чего изволите?

Фредерик заулыбался в ответ. Мадам Матиас показалась ему приветливой и добродушной, а это был хороший знак. По крайней мере, Фредерик представлял, как действовать дальше. Он умел менять повадку в общении с людьми — демонстрировал рафинированные манеры, если того ждал собеседник, давал этакого аристократа или держался попросту, пуская в ход свое обаяние.

— Остроумный у вас девиз, — указал он на плакат над стойкой.

— О, его еще мой дед повесил. Он воевал в Крыму и привез оттуда эту русскую поговорку.

— А в моих краях говорят: «Алкоголь медленно убивает? Вот и славно, мы ж никуда не торопимся!»

— Как-как? — засмеялась мадам Матиас. — «Мы ж никуда не торопимся?» Вот умора, никогда не слыхала! Вы, наверное, не местный?

— Да, хожу-брожу по свету, предлагаю образцы… спиртных напитков наивысшего качества по самым низким ценам!

— А у меня уже есть все что нужно.

— Жалость какая! Должно быть, я под несчастливой звездой родился. Куда ни приду — у всех всё есть, и приходится убираться восвояси несолоно хлебавши.

— Ну, может быть, вам все-таки повезет. Покажите-ка, что там у вас.

Фредерик Даглан с готовностью откинул крышку чемоданчика, на дне которого были закреплены крошечные бутылочки.

— Только самое лучшее, мадам!

— Я вам верю, — вздохнула кариатида, так что пышная грудь ее всколыхнулась, — да вот завсегдатаи мои все как один с лужеными глотками — к кислятине всякой привычны и к домашним настойкам. Боюсь, ваши коньяки с арманьяками, сударь, они не оценят. Вам бы пройтись по ресторанам на Больших бульварах.

— Что ж, спасибо за совет, непременно воспользуюсь. А чашечкой кофе угостите? Черный, пожалуйста.

— А что же, вы наугад ходите? — полюбопытствовала мадам Матиас, наливая в чашку дымящийся кофе. И стыдливо расправила на груди потревоженную недавним вздохом блузку. — Без уговору?

— Да, пытаю судьбу. Вот уже все питейные заведения в предместье Сент-Антуан обежал и повсюду получил от ворот поворот… Кстати, возможно, я ошибаюсь… странно, но название вашего кафе — «У Кики» — кажется мне знакомым…

— Ну конечно, вы наверняка читали в газетах о том деле.

— О каком деле? — вскинул бровь Фредерик.

— Об убийстве месье Гранжана, эмальера с улицы Буле. Его закололи кинжалом тут неподалеку. Такой славный был господин! Каждое утро заходил сюда. Подойдет, бывало, к стойке и давай дразнить Фернана — это наш гарсон. «Фернан, — говорит, — мне кофе с пенкой, но не вздумай туда плюнуть!»

— Боже мой, ничего не слышал об этом убийстве! А вы видели место преступления?

Мадам Матиас похрустела пальцами и решительно наполнила два бокала белым вином.

— А как же, сударь, одной из первых прибежала. Крови-то сколько было!.. Потом, конечно, тротуар отмыли. Ох, мамочки, до сих пор как вспомню, так в дрожь бросает, вот послушайте, как сердце колотится. — Она схватила Фредерика за руку и прижала его ладонь к своей груди.

— Прям выскочит сейчас, — подтвердил Фредерик. Необъятная грудь ходила под его ладонью ходуном, как море в ненастье.

Мадам Матиас повторила недавний успешный вздох, и Фредерик поспешил высвободить руку.

— Ах сударь мой, как же вы меня растревожили, — выдохнула кариатида, — такое напомнили…

— Вы несравненны, мадам, — промурлыкал Фредерик, подавшись ближе, — как рассказчица. Продолжайте же.

— Ну да. Самое ужасное — его глаза. Они были широко открыты! Я как заглянула ему в лицо — закричала громче, чем Жозетта Фату. А она-то убийство видела. Я на ее крик и выскочила, принялась успокаивать бедняжку — с ней случилась истерика, и сами понимаете, было отчего. Потом я сказала Фернану: «Беги за фликами!» Ох боже-боже, вот так и не знаешь, где тебя смерть подкараулит, стало быть, надо получать от жизни удовольствие, пока можно. Вы согласны со мной, сударь?

— Вы сказали — Жозетта Фату? Кто она?

— Цветочница-мулаточка, живет на улице Буле.

— Неужели она видела убийцу?

— Кто ж его разберет! Бедняжка божится, что нет, но она ведь напугана, и ее можно понять — только представьте, ведь убийца может вернуться, чтобы заставить ее замолчать. Не желаете еще кофе? За счет заведения.

— Благодарю, мадам, но мне пора. — Фредерик с утомленным видом закрыл чемоданчик.

— Куда же вы? Оставайтесь, позавтракайте, в этот час не бывает клиентов, я вам приготовлю омлет с картошкой — нигде такого больше не отведаете! — Заметив, что он колеблется, мадам Матиас поспешно добавила: — В этом заведении — лучшая кухня в городе, сударь, пальчики оближете! И потом, кто знает, быть может, я передумаю насчет этого. — Она кокетливо провела пальцем по чемоданчику с образцами и потупила взор. — Признаться, я вдова. Ах, это долгая и печальная история… А в моем возрасте оставаться одной так трудно…

Среда 12 июля

Мишлин Баллю натянула хлопчатобумажные чулки, одернула подол платья и уселась в кресло у окна.

— Уж ливанет так ливанет, — пробормотала она себе под нос. — Мозоли у меня ноют — это верный признак, что разверзнутся хляби небесные.

За окном разгорался рассвет.

— Да уж хорошо бы ливануло — не придется тогда двор мыть. Уборка в такую жару — сущая каторга! Определенно дождь пойдет — на Четырнадцатое июля всегда льет через раз, а о прошлом годе вроде сухо было.

Сперва надо выбросить мусор, затем дождаться почтальона, а там уж она сделает себе чашечку кофе с молоком и дочитает роман-фельетон. С тех пор как ее бедный Онезим отошел в мир иной, годы помчались вскачь, ревматизм покоя не дает, и что же будет, когда ей не под силу станет выполнять обязанности по хозяйству? Домовладелец уже намекает, что оказал великую милость, доверив заботу о своем многоквартирном здании стареющей женщине. А у нее ведь никого на свете не осталось — один только кузен Альфонс, военный, всё в разъездах, гарцует по горам, по долам. Что с ней станется, когда хозяин выставит ее за порог? По счастью, есть месье Легри — вежливый такой мужчина, обходительный. Пообещал ей бесплатно предоставить в пользование комнатку для прислуги под крышей. Вот там она и поселится на склоне лет, и можно будет не покидать любимый квартал.

Мадам Баллю сунула ноги в старые башмаки со стоптанными задниками и тяжело поднялась с кресла. После смерти бедного Онезима она располнела, щеки отвисли, хорошенькое личико превратилось в бульдожью морду. Самую малость утешало лишь то, что ее приятельница Эфросинья Пиньо тоже набрала вес — это сдружило их еще больше, придав отношениям почти родственную близость. Они делились сокровенным, вздорили, мирились и жаловались друг другу на жизнь.