Контрольный выстрел - Фридрих Незнанский Страница 21

Грибова, вздыхая и обдумывая каждое слово, вписала еще несколько строк.

— Можно еще, Александр Борисович? Только не для протокола…

— Вообще-то, как вам должно быть известно, следователь обязан вносить в протокол допроса свидетеля все, что тот скажет. Неужели я должен объяснять столь элементарные вещи вам, будущему юристу?

— Да, это я знаю… Но то, о чем я хотела вам сказать, может быть, даже и не свидетельство, а… Ну как сказать? Мое воображение? Как будто во сне видела. И поэтому я, честно говоря, не уверена, что вообще следует об этом говорить… Знаете, а мне сегодня Вячеслав Иванович звонил, — неожиданно переключилась она на проблему, которая, похоже, волновала ее теперь больше воспоминаний о взрыве.

— Это все хорошо, Татьяна Павловна, — поморщился Турецкий и постарался вернуть девушку в нужное русло. — Давайте договоримся так: если ваш, как вы уверяете, сон может представить интерес для следствия, тогда…

— Я поняла, правда, поняла! Александр Борисович, знаете, мне кажется, что та машина уже останавливалась раньше, то есть за углом. Вспомните, какая панорама видна из моего окна… Мне кажется, что все происходящее я как будто увидела боковым зрением… но вспомнила только потом, позже. Я же говорю, что это как сон.

Ну, попробуйте все еще раз себе представить и расскажите мне, что вы там увидите. А я готов вас слушать.

Он и сам не знал, зачем ему нужен этот совершенно идиотский эксперимент. Но привычка обращать внимание на всякий, даже незначительный, фактик сработала помимо желания.

Грибова прикрыла глаза и откинула голову.

— Вот… черный предмет выскочил из-за угла и замер, — заговорила она, будто кем-то загипнотизированная. Это у нее получилось настолько натурально, что Турецкий невольно оглянулся, но никого, естественно, за своей спиной не обнаружил. — Я вижу только часть его. И не уверена, что это машина. Пауза. Наконец предмет начинает двигаться и поворачивает в наш переулок… — Она открыла глаза. — А здесь, Александр Борисович, я уже точно знаю, что выехал большой темный автомобиль, я его вижу в упор, потому что он теперь единственный предмет, который движется, а все остальное замерло. Или просто вымерло. А потом… дальше вы сами уже все знаете…

Бог ты мой! Да ведь это показание может стать ключевым в деле! Ведь если все это — не досужая выдумка, а действительно божественное наитие, то тогда действия сидевших в машине приобретают четкую логику… которая до сих пор никак не просматривалась Турецким.

— Танюша! Золото вы мое! Вам говорили, что вы чудо?! — Турецкий не мог сдержать себя, и его понесло. Еще миг — и он бы ринулся целовать свою свидетельницу, но… та готовность, которую он мгновенно прочел в ее вспыхнувших глазах, немедленно остудила его. И, с трудом переведя дыхание, он продолжил, стараясь, чтобы его волнение не было ею истолковано превратно: — Самое поразительное, Танюша, что ваш сон, или видение, как хотите назовите, может обернуться явью, которая многое поможет решить и понять. Но вы знаете… Словом, давайте я пока не стану вносить эти ваши наблюдения — так? — в протокол. Пусть это до поры останется вашей фантазией. Но у меня к вам будет огромная просьба: при первой же нужде, то есть когда мне это позарез понадобится, вы повторите свой рассказ?

— Да ну что вы, Александр Борисович! Конечно! И когда вам будет угодно. И — где угодно…

«Вот же зараза какая!» — ворохнулось у него в груди.

Нет, конечно, он ей верил, хотя, пока идет следствие, по идее не должен верить никому. Он обязан лишь оценивать показания. Но ведь следователь — тоже человек, хоть и звучит это по-дурацки. А раз так, то и он обладает все тем же стандартным набором достоинств и недостатков, присущих остальным смертным. Разница, пожалуй, лишь в том, что в данный момент перед следователем сидит вызывающе броская женщина, и щеки ее алеют от его похвалы. Или от других, ведомых только ей одной желаний. А Турецкому, разумеется, неведомых.

— А что, Александр Борисович, — спросила она, и глаза ее снова заискрились, — у вас тут не курят?

Турецкий несколько суетливо подался к ней через стол с пачкой сигарет и зажигалкой. Закурив и выпустив тонкую струйку дыма в потолок, Татьяна откинулась на стуле и с явным вызовом закинула ногу на ногу. Модный плащик ее висел на крючке у двери, а узкая короткая юбка и такая же кремовая кофточка не столько одевали ее, сколько продуманно и ловко оголяли. Турецкий, как ни старался, не мог отвести глаз от ее коленей, чувствуя, что и Татьяна не хочет отступать с занятых ею позиций. Видимо, поэтому и последовал «неожиданный» вопрос:

— А вы женаты, Александр Борисович?

Он понял, что смысл вопроса заключался не в сказанной фразе, а в ее подтексте, как тест на вшивость: «Ну, чего ты ждешь?» Потому и любой его ответ уже ничего бы не значил. Для окончательного решения ему оставался миг, а что он сумел бы ей немедленно предложить? Славкину квартиру, если там никого нет, или свой раздолбанный автомобиль с выездом куда-нибудь в ближайшие кусты? Она бы, вероятно, сейчас не стала возражать, но ведь даже и не представишь себе масштаба этакой срамотищи! И Александр собрал в кулак свою волю.

— То, что я женат, Танюша, это бесспорно, — с веселой назидательностью сказал он. — А вот Вячеслав Иванович в настоящий момент абсолютно холост. Говорю это вам как его ближайший друг.

Татьяна кивнула и улыбнулась с некоторой растерянностью. Потом поднялась, взяла со стола свою повестку, подошла к вешалке и остановилась в ожидании, когда Турецкий поухаживает за ней — подаст плащ. Ну а уж это он сделал с превеликим желанием, не отказав себе, впрочем, в удовольствии разгладить складки на крепеньких Татьяниных плечиках и задержать ладони на ее талии. При этом полные ее губы, находившиеся в непосредственной близости от его лица, изобразили нечто напоминающее воздушный поцелуй. Итак, она наконец ушла, покачивая бедрами, а Турецкий сел за стол и сжал щеки руками. Это ж надо влипнуть в такую игру! Мелькнула совсем уже шальная мысль, что, если бы он вдруг сделал решительный шаг, она бы, не ломаясь, отдалась ему да вот хоть на этом столе. Гениально! Прокурорскому дому наверняка только этого и не хватало.

Турецкий восхищенно покачал головой и придвинул к себе чистый лист бумаги.

«Что конкретно дает мне фантазия Грибовой? — начал записывать он. — Следуя ее логике, машина останавливалась за углом. Зачем? А затем, что из нее вышел некто третий, сидевший на заднем сиденье. Этот некто, по всей вероятности, вошел в один из сверхсекретных подъездов, иначе зачем было вылезать из машины. После этого водитель тронул «мерседес» и, проехав несколько метров, свернул за угол дома, вероятно, чтобы не отсвечивать в ненужном месте, и снова остановился. Но теперь уже в ожидании того, кто должен был явиться. Либо это был тот самый некто, либо кто-то вообще неизвестный. Но сидящие в машине шофер и его хозяин ждали этого человека. Водитель приспустил боковое стекло и закурил — из салона потянулась струйка дыма. Значит, Алмазов не курил. Ну а далее известно: сработала бомба — треск, фейерверк, взрыв, пламя! Фугас с напалмом, как сказал Градус. Но кто же вышел из машины? Ясно пока только одно: он был человеком, знакомым Алмазову, иначе банкир не стал бы его подвозить и ждать…»