В сельву виза не нужна - Андрей Дышев Страница 21

– Нет, – без всякого желания узнать ответил он.

– Это такая большая железная бочка, которая летит над деревьями и страшно грохочет. Не пролетали ли над тобой такие?

Эрасмо отрицательно покачал головой:

– Не видел я никаких бочек. Откуда им тут взяться? Джунгли…

Он подвел меня к своему дому, больше напоминающему старый сарай, и я увидел его жену, этакую обезьянку, замотанную с головой в цветную тряпку. Она не проявила ко мне никакого интереса и, не разгибаясь, пошла с деревянной миской в хижину.

Может быть, мне удастся что-нибудь узнать у него про кокаиновые плантации, подумал я, всерьез принимая предложение Эрасмо пожить у него.

У него – означало рядом с хижиной, куда с трудом вмещалось семейство отшельника. Я поставил палатку во дворике, который не был огорожен ни забором, ни даже изгородью-плетенкой и плавно переходил в джунгли. Женщина-обезьянка тотчас поставила перед палаткой большое деревянное блюдо с рисовыми лепешками и бананами.

С восходом солнца следующего дня мы с Эрасмо пошли на край плантации.

– Отсюда, – показал он рукой на ближайшее дерево, а потом махнул в сторону джунглей, – и туда.

И протянул мне совершенно ржавый и тупой топор. Я снял с себя майку, поставил ноги пошире и с сильным замахом вогнал топор в ствол дерева. Вытаскивал я его оттуда намного дольше.

Неделю я помогал Эрасмо вырубать деревья, расчищая плантацию под новые посадки бананов. Инструменты у него были никудышные, пригодные разве что для этнографического музея, и работа шла медленно – нам двоим удавалось повалить не более трех деревьев за день. Эрасмо был молчалив, во время работы вообще не произносил ни звука, и в эти часы я старался ни о чем его не спрашивать.

Ближе к вечеру мы возвращались к хижине, где обезьянка подогревала на костре чай, и мы пили его вприкуску с лепешками и бананами. Я истосковался по мясу и несколько раз за это время выходил на охоту. Эрасмо и его семья были равнодушны к дичи, а обезьянка к тому же безобразно готовила ее, грубо кромсая птицу топором, и прямо с перьями и потрохами кидала в кипящую несоленую воду.

Эту бурду я сам ел очень неохотно и все же кое-как поддерживал свои силы, которые за день вчистую поглощала тяжелая работа. Не представляю, как Эрасмо сумел в одиночку расчистить плантацию и вырастить на ней бананы и рис. Но сколько я ни спрашивал, он не отвечал на этот вопрос.

Замкнутый образ жизни, конечно, сказался на его психике. Речь перестала быть для него главным способом общения, и ему трудно было понять мои вопросы и тем более сформулировать ответ. Эрасмо намного проще было общаться со мной жестами и мимикой, показывая рукой, за какую ветку хвататься, куда идти и что принести. Как-то я показал ему фотографии. Индеец рассматривал их с обеих сторон, и его, кажется, больше заинтересовал материал, из которого они были сделаны, чем то, что на них было изображено.

Всякий раз, когда я пытался раскрутить его на разговор, Эрасмо начинал волноваться, как зверь, которого вынуждают делать не свойственную ему работу, пожимал плечами, виновато улыбался и, постукивая себя по голове ладонью, отвечал, что болит голова.

– Ты знаешь, кто такие «мартышки»? – спрашивал я его.

– Ну да, – отвечал он и протягивал мне лепешку.

– В этих лесах они не стреляли? Они не приходили на твою плантацию?

– Да, стреляли.

– Далеко отсюда?

– Не знаю.

– Но ты слышал их выстрелы?

– Нет.

– Откуда же ты знаешь, что они стреляли?

– Ой, болит голова. Солнце.

Я пытался выяснить у него, есть ли неподалеку плантации, на которых выращивают коку, но тщетно. Эрасмо или не хотел отвечать, прикидываясь дурачком, либо в самом деле ни черта не соображал.

Я уже поставил на нем крест, как на человеке, способно дать мне хоть какую-нибудь информацию, интересующую меня, как мне пришлось резко изменить мнение об этом человеке.

Как-то за ужином, жуя лепешку с бананом, Эрасмо сказал:

– Видишь вон ту гору?.. Там я видел развалины. Это был большой город. Стены, башни, дорога из камня… Все заросло, найти трудно. Город стерегут духи.

– Что еще за город? – Я с недоверием посмотрел на индейца. – Какой тут мог быть город?

Обезьянка, ковырявшаяся палкой в углях, выпрямилась, сняла с огня котелок, завернула в тряпку крючок, на котором он висел, и протянула мне.

– Что это? – спросил я, разматывая тряпку.

– Там нашел, – ответил Эрасмо.

Еще горячая от огня, в тряпке была завернута почерневшая от гари медная птица, на хвост которой, закрученный наверх, обезьянка и цепляла котелок.

– Ты нашел это в развалинах?

– Там есть золото, но город стерегут духи, – ответил Эрасмо.

– Почему ты решил, что там есть золото? – спросил я, сразу вспомнив про бедного Хуана, но красноречие у Эрасмо уже иссякло.

Его непросто было уговорить отвести меня в старый город. Пришлось отработать на плантации еще два дня, вырвав у сельвы приличный кусок земли.