Кот госпожи Брюховец - Елена Басманова Страница 21

– Николай Константинович очарован Востоком, но не Египтом, а Индией, – сказала Александра Петровна. – И картины его на наши акварели совершенно непохожи. Надеюсь, после лечения мир засияет для меня всеми красками. Я так люблю яркие и ясные краски Николая Константиновича, особенно «Заморских гостей»: синяя река и корабли с красными парусами, и белые чайки, и славянские поселения на зеленых холмах.

– Это основные цвета древнего русского искусства, в первую очередь иконописи, – сказал Рерих. – А вот почему эти же цвета характерны для индийского искусства? Загадка.

– А можно ли найти общие черты между русским и египетским искусством? – заинтересовался доктор.

Вполне вероятно, – отозвался художник. – Можно найти один источник, из которого черпали и Русь, и Индия, и Египет. Если бы Варенька поехала с нами в Бологое и занялась исследованием археологических находок с точки зрения параллелей между Россией и Египтом...

– Египет мне совершенно не интересен, – с деланным возмущением запротестовала Варвара Петровна. – Я в ужас прихожу от одной мысли, что в Бологом раскопают какую-нибудь мумию...

– Уверен, – от ласковой усмешки в уголках губ Клима Кирилловича появились ямочки, – ни мумий, ни пирамид вы там не найдете.

– Но когда там господин Глинский, ни в чем нельзя быть уверенным, – возразила Варвара Петровна.

– Что вы так на господина Глинского ополчились? – примиряюще улыбнулась Елена Ивановна. – Он всего-то на два дня приехал к дяде. Вы же знаете дядюшкину страсть к коллекционированию древностей.

– А о каком Глинском речь? – растерянно спросил доктор Коровкин: в его сознании мелькнула сцена в Воздухоплавательном парке.

– О Платоне Симеоновиче Глинском, – пояснила Елена Ивановна, – он в Эрмитаже служит. Дядя частенько его приглашает для экспертиз.

– Все египетское искусство основано на любви к мертвым, – стояла на своем Варвара Петровна, – а это очень неприятно...

Доктор Коровкин пробыл у сестер-акварелисток еще с полчаса. Ему казалось, что он посетил какой-то фантастический мир – образ Ульяны Сохаткиной мелькнул в его сознании, как нечто туманное и далекое.

Грозовой ливень прибил пыль на мостовых и тротуарах, чистое высокое небо казалось вечным... Привычный городской шум и суета обтекали доктора и казались чем-то жалким, легким, скоротечным.

– Василий! – Истошный женский крик, раздавшийся откуда-то сверху, заставил доктора остановиться. – Васенька! Душенька! Иди ко мне!

Надрывные вопли способны были поднять и мертвого.

– Вас-сенька-а-а!.. Вас-сенька-а-а!!!

Доктор задрал голову и едва успел отшатнуться: сверху летело что-то темное и бесформенное.

– А-а-а-а!!!

В двух футах от башмаков доктора Коровкина на тротуаре корчилась баба, выпавшая из окна второго этажа неказистого домика. Доктор с трудом различил хрип:

– Изверг, злодей, тюрьма по тебе плачет.

Заполошный свисток возвестил приближение дворника, за ним подбежал и городовой.

– Что здесь, – вскричал разгневанный страж порядка, склонясь над бабой, – опять мужик твой бузит?

– Пьяный пришел, взбесился, – несчастная пыталась приподняться, – из окна выкинул...

–Ты и сама небось пьяна, – сдвинул брови городовой. – Встать можешь? Баба застонала.

– Ну, моему терпению конец. – Городовой повернулся к дворнику. – Посторожи эту заразу. А я схожу за ее муженьком.

Когда городовой скрылся, доктор, выйдя из столбняка, наклонился над потерпевшей: от нее попахивало сороковочкой.

– Уж не впервой, – взор молодой бабы был бессмысленным, – какой раз из окна бросает...

Вскоре городовой, держа за шиворот, вывел из-под арки здоровенного мужика в замызганной косоворотке и утерявшем первоначальный цвет жилете; сам страж порядка, росту в котором было не менее двух аршин и семи вершков, семенил за пойманным преступником на цыпочках – мужик был огромен.

– В кутузку обоих! – распорядился городовой.

Дворник приподнял бабу: стоять на ногах она не могла. Доктор пожалел, что оставил саквояж дома. Городовой, не выпускавший захваченного им преступника, гаркнул:

– Добился своего? Нюхнешь арестантских рот из-за драного кота!

– Нюхну, – пробурчал мужик. – Как же, кота, гадина, звала! Держи карман шире!

– Врет он, – заныла скорчившаяся бабенка, – врет. От этой рвани пьяной кой год побои терплю. Одно утешение – Васька, котик мой, усатенький, ласковый.

– Знамо утешение, – буркнул преступник.

– Ты подтверждаешь, что бабу свою из-за кота хотел жизни лишить?! – насел городовой.

– Из-за него, проклятого. Из-за ее полюбовника, – злобно оскалился мужик, сплюнул и добавил еще несколько слов.

Городовой побледнел и испуганно уставился на оцепеневшего доктора.