Под покровом ночи - Джон Диксон Карр Страница 21

— Друг мой, этим вопросом ты выдвигаешь великолепное противоречие своей теории. Следовательно, ты считаешь, что у Вотреля были веские причины убедить нас в том, что Салиньи не говорит по-английски?

— Если книгу оставил Салиньи, Вотрель должен был это знать. Но он промолчал. Значит, это он сам забыл ее…

— Да… если только не согласиться с твоим первоначальным допущением, что больше никто не мог это сделать. Что ж, Вотрель не сказал нам об этом, возможно, потому, что не заметил, как Салиньи оставил там книгу; это же вполне допустимо.

— А мне кажется, — сурово заметил я, — что Салиньи назначил подозрительно много свиданий на вечер. Одно — с молодой англичанкой, а другое — с убийцей. Похоже, он собирался очень оживленно провести свою брачную ночь, при этом совершенно не принимая во внимание новобрачную. Тогда возникает вопрос какая связь между Лораном и любовницей Салиньи, мисс Грей? Этот таинственный тип, Лоран, наносит визит мисс Грей, пачкает ей руку кровью и сообщает, что Салиньи не придет к ней на свидание… Что, Лоран так отечески заботится обо всех женщинах, которые имеют отношение к этому делу?

— Спокойнее! — смеясь, воскликнул Банколен. — В своих усилиях раскрыть убийство тебе почти удалось доставить мне головную боль. Точно так же ты можешь спросить, не было ли у Салиньи личного интереса ко всем женщинам, замешанным в этом деле. Tiens! [9]Это был хладнокровный тип, Салиньи! По мере расследования характер нашего выдающегося спортсмена становится все непонятнее. В своей спокойной, простодушной и откровенной манере он назначает на вечер после своего бракосочетания свидание с любовницей своего лучшего друга. Согласно твоим рассуждениям, он так продумывает свидание, что берет с собой „Алису в Стране чудес“, дабы не тратить напрасно времени. Diable! Ловкий парень! У вас в Америке таких называют делягами.

Пока Томас вызывал по телефону мою машину, Банколен прошел в гостиную. Я слышал, как он бегло и небрежно пробежался по клавишам, как хороший пианист. Мне вовсе не по душе была его манера снисходительно относиться к идеям других. Но когда я вошел в комнату, он взглянул на меня и криво усмехнулся:

Послушай, старина. Может, тебе будет интересно знать… я боюсь, что ты прав. — Пожав плечами, он несколько раз нажал клавиши в верхнем регистре. Затем встал, готовый идти.

На улице меня уже ожидала доставленная из гаража моя машина. Банколен в своем „вуазане“ поехал впереди. Мы сделали круг, и он забрал у отеля Графенштайна, после чего я поехал за ним по Елисейским Полям, через площадь Согласия и за реку. Затем мы свернули на бульвар Сен-Жермен. Остановились у старого серого здания недалеко от известного ресторана, примыкающего к бульвару как дополнительное привлечение публики. Через арку, перекрытую толстой дверью, мы попали в туннель, где консьерж с чудаковатым лицом проводил нас подозрительным взглядом, пока мы проходили в заросший сорняками четырехугольный двор, окруженный мрачными серыми стенами.

Мы наконец нашли контору месье Килара. Угрюмый клерк проводил нас в длинную приемную с зарешеченными окнами, украшенную картиной знаменитого доктора Гийотэна. Вскоре нас пригласили в кабинет адвоката.

Судя по его вдохновенному и оживленному виду, он или репетировал речь, или распекал клерка. Это настолько высокий и худой человек, что его тело, казалось, могло складываться. У него был вытянутый голый череп с крючковатым носом и холодными глазами под изогнутыми веками. Белки его глаз казались неожиданно ослепительными на его пепельном лице. Облаченный в черную адвокатскую мантию, он стоял за широким столом в кабинете, полном книг, и величественно кивнул нам, когда мы вошли.

— Вы пришли по делу Салиньи, — приглашающе взмахнул рукой он. — Очень печально. Присаживайтесь, пожалуйста.

Месье Килар казался похожим на дантиста, который вот-вот возьмет свои щипцы. Мы опустились в кресла, которые в унисон скрипнули под нами. Но самый громкий скрип издало кресло месье Килара. Адвокат вопросительно посмотрел на каждого из нас.

— Я уверен, месье Килар, — начал Банколен, — что вы не нарушите профессиональной этики, если ответите на несколько вопросов… Вы, конечно, хорошо знали месье де Салиньи?

Склонив лысую голову, адвокат задумался.

— Нет, месье, не могу так сказать. Я вел его дела, но хорошо знал не его, а его отца. Я познакомился с его отцом весной 1892 года, нет, это было в 1893-м, а именно 7 апреля, если говорить точно. Это было в пасмурный день, когда то и дело принимался идти дождь и когда я защищал Жюля Лефера, обвиняемого в краже со взломом. — Он откашлялся и строго посмотрел на нас, будто вопрошая: „Сообщите жюри, а где вы находились 7 апреля 1893 года?“ Официально я был советчиком Рауля со дня его рождения, но редко его видел. Он был из тех юношей, которые не интересуются денежными вопросами. Во всяком случае, они его не интересовали, пока он мог спокойно выписывать чеки.

— Но насколько я понял, вчера вы праздновали вместе с ним?

— Да. Как вы понимаете, это естественно — чтобы я принес свои поздравления и благословение новобрачным. Кроме того, это была идея мадам Килар… И должен сказать, — он вдруг поскучнел и заморгал странно изогнутыми веками, уставившись в угол потолка, — что, несколько раз переговорив с Раулем по мере приближения дня его женитьбы, я составил себе гораздо более высокое мнение об этом молодом человеке. Да, именно так.

— Следовательно, он с вами советовался?

— Естественно, месье! Он был обеспокоен, и я его не виню. Он хотел обеспечить будущее. — Неожиданно его взгляд остановился на нас. Килар высоко поднял плечи под черной мантией.

— Значит, он составил завещание?

— Да. Он также попросил меня достать в банке наличными сумму в миллион франков.

Наступила гробовая тишина. Банколен пробормотал:

— Tiens! Вот как? Это не показалось вам несколько необычным?

— Если бы мне не приходилось иметь дело с необычными делами, месье, я избрал бы другую профессию. Когда месье де Салиньи изъявил желание иметь наличными миллион франков, состояние его банковского счета и мои связи были таковы, что банк не нашел в этом ничего странного. — Неожиданно Килар добавил: — Может, лучше все вам объяснить, как это сделал для меня месье де Салиньи. Его намерение провести медовый месяц в тишине дома было лишь для отвода глаз. Он хотел, чтобы об этом сообщили в газетах, чтобы обмануть… скажем, какие-то злонамеренные силы, следящие за ним. Он планировал сегодня же отбыть с мадам в неизвестном направлении и с достаточной суммой наличными, чтобы они могли жить на эти деньги, не вступая ни с кем в контакт, пока полиция не схватит… преступника. (Конечно, я употребляю это слово не в общепринятом юридическом значении.) И я задаю вопрос: достаточно ли миллиона франков на расходы в такой период…

Все противоречит друг другу! Все, с кем мы встречались, казалось, настороженно обнажали клыки. Но был еще один момент в смутных сомнениях, который равно тревожил и старого высохшего грифа в черной мантии. Он говорил, это чувствовалось, не из желания быть откровенным. Скорее чтобы проверить эффект, который его показания произвели на нас. Оголенный череп подался вперед, локти согнулись на столе, а длинные сухие пальцы ловко стали вращать стальной нож для разрезания бумаг.