Черная вдова - Анатолий Безуглов Страница 21

— Надо же вести учёт породистым собакам, — сказал Николай Николаевич.

— В этой книге — только самые лучшие, имеющие полную четырехколенную родословную, имеющие дипломы за испытание рабочих качеств и высокую оценку по экстерьеру… Между прочим, Дик записан в самую высшую группу из русско-европейских лаек.

— И много таких групп? — полюбопытствовал Глеб.

— Пять, — ответил Вербицкий. — В группе, куда входит и Дик, около пятидесяти собак. И все они имеют по нескольку дипломов первой степени! У моего пса дипломы по медведю, утке, копытным и пушным зверям.

— Значит, многостаночник, — улыбнулся Ярцев-старший. — Что же, испытаем его завтра на зверя покрупнее…

Так, за охотничьими разговорами прошёл обед. После еды встал вопрос: чем заняться? Вику разморило. От впечатлений, свежего воздуха, тепла. Она пошла в одну из комнат прилечь.

— Эх, пулечку бы расписать, — мечтательно произнёс Николай Николаевич.

— Это можно устроить, — улыбнулся Семён Матвеевич. — Карты есть…

— А третий? — спросил Вербицкий.

Ярцев-старший кивнул на сына.

— Играешь в преферанс? — обратился Николай Николаевич к Глебу. Тот кивнул. — Рискнёшь с нами?

— Можно…

— Смотри, мы с твоим отцом имеем приличный стаж, — предупредил Вербицкий.

— На ковёр, на ковёр, — потёр руки Ярцев-старший.

Тут же появилась нераспечатанная колода, бумага, карандаш.

— Только просьба, братцы, — попросил Николай Николаевич, — поменьше курите. — Он показал на сердце.

— Конечно, конечно, о чем речь! — откликнулся Семён Матвеевич, расчерчивая лист бумаги. — По сколько?

— По копейке, а? — неуверенно предложил Вербицкий, кинув взгляд на Глеба: мол, он ещё молод и на большее не потянет.

— Боишься, без штанов оставим? — засмеялся Ярцев-старший. — Не будем мелочиться.

— Лично я готов, — усмехнулся московский гость, ловко тасуя карты и сдавая их для игры. — Ну, Матвеич?

— Я — пас.

Глеб стал торговаться. Николай Николаевич не уступал, и игра досталась ему.

— Разложимся, папа, — сказал Ярцев-младший, раскрывая карты.

Вербицкий остался без двух [1].

Раздали снова. На этот раз играл Глеб, притом успешно.

— Однако же, — заметил Вербицкий. — Наш гуманитарий не только в истории разбирается… Я думал, у тебя в голове лишь всякие там битвы при Ватерлоо, Бородино…

— Как говорится, нам, гуманитариям, ничто человеческое не чуждо, — улыбнулся молодой историк.

Время летело быстро. Вербицкий нервничал, Семён Матвеевич хмурился.

— Покурим, Глеб, — предложил он.

Отец с сыном вышли на улицу.

— Ты что, спятил? — спросил Ярцев-старший. — Я прикинул: раздел гостя уже рублей на двести…

— Карта идёт, — оправдывался Глеб.

— Умерь пыл! Видишь, он расстроился.

— Трус не играет в хоккей, — отшутился было сын.

— Кончай мне эти хохмы! — не на шутку рассердился отец. — Дай ему отыграться. Понял?

— Попробую…

— Не попробую, а сделаешь! — твёрдо приказал отец.

Они курили в накинутых на плечи тулупах, глядели на синеву морозной ночи, не нарушаемой ни единым звуком.

— Понимаешь, Вербицкий может помочь мне выбраться отсюда, — продолжал Семён Матвеевич. — И даже не в Средневолжск, а в Москву…

— Иди ты! — не поверил Глеб.

— Факт! Так что смотри… Нужно его ублажать. Пусть выиграет сотню-другую. Вербицкому радость, а мы не обеднеем. И не бойся просадить побольше — я тебе компенсирую дома.

— Идёт! — согласился Глеб. И, помолчав, попросил у отца: — Батя, может, я с утра махну домой?

— А гости? Нас ведь трое да плюс собака, ружьё и прочее. И потом, в «уазике» холодно.

— Попроси Рудика, чтобы прислал кого-нибудь с машиной, когда поедет в посёлок.

— Ни в коем случае! — отрезал Семён Матвеевич. — Почему, ты думаешь, Николай Николаевич попросил привезти их сюда именно тебя? Да заикнись Вербицкий в Средневолжске — десяток машин выделили бы! И ещё спасибо сказали бы, что удостоил. Понимаешь, время сейчас такое… Каждый тени своей боится.

— Понял, понял, — сказал Глеб, и впрямь наконец-то сообразив, почему Вербицкий не остановился в «Плёсе», почему так любезничал с Глебом.

— А Николай Николаевич тем более не хочет никакой огласки. Нельзя ему

— вот-вот назначат замминистра.

— Ух ты! — вырвалось у Глеба.

— Факт. Так что этот человечек мне нужен. И тебе, между прочим, тоже может пригодиться. Сам говорил, что диссертации в Москве утверждают. Усёк?

— Все-все! — с улыбкой поднял руки вверх Глеб.

— Знаю, Леночка твоя скучает. Сочувствую. Но дело есть дело. Я вон сам уехал от коллектива. Сегодня же у нас в клубе новогодний бал. Обижаться будут, что директор даже не поздравил. А что поделаешь? У самого сердце болит… Так что обслужим москвичей по высшему разряду. Договорились?

— Со всей душой!

Вернулись в дом. Играли ещё пару часов: завтра надо было рано вставать. Когда подвели итог, Вербицкий оказался в выигрыше — около трехсот рублей.

— Детишкам на молочишко, — весело проговорил Николай Николаевич и погрозил Глебу пальцем. — А с тобой нужно держать ухо востро.

Но больше гостя радовался Семён Матвеевич, однако вида не показал.

Открытки с новогодними поздравлениями стали приходить за три дня до праздника. Вынимая поздравления из почтового ящика, Лена каждый раз вспоминала отца. Он считал обычай рассылать десятки открыток по праздникам нелепым: отнимает массу времени на ненужную писанину, да и искренность «сердечных» пожеланий весьма сомнительна. Настоящим близким и друзьям заверения в любви не нужны. По его мнению, открыточная эпидемия — изобретение подхалимов, но, к сожалению, оно охватило буквально всех. И теперь уже не поздравить (вернее, не откликнуться на поздравление) стало как-то неприлично. Вот и переводятся впустую тысячи тонн бумаги.

Сама Лена жила в предновогодние дни как в лихорадке. Готовилась к приёму гостей. За их совместную с Глебом жизнь этот праздник они решили провести дома впервые. Раньше — то у родителей мужа, то — у её, в Кирьянове, то в ресторане.

Приём гостей — дело очень серьёзное и хлопотливое Лена, во всяком случае, относилась к этому ответственно.

Первое — кого пригласить? Споры были долгими. Список получался огромным, более двадцати человек.

— Так не пойдёт, — решительно заявил Глеб. — Ярмарка получится…