Тайны мадам Дюбуа - Анастасия Логинова Страница 21

6 июня, 04 часа 15 минут, Балтика, открытое море

Эриха Шефера на «Ундине» держали отдельно от трех его подельников. Большинство кают второго класса пустовали, так что в одной такой его и запрели, перевозя по Балтийскому морю с относительным комфортом. Не желаю злорадствовать, но его заточение вполне было похоже на мое. С тем, разве что, отличием, что он не жил в постоянном страхе за своих детей.

Прошлой ночью Шефера допросили, выяснили, что он начальник департамента берлинской полиции, и все прочее, что передал мне позже господин Вальц. Под утро оставили в покое. Лишь часам к десяти мой супруг, месье Дюбуа, навестил Шефера снова. Не чтобы задавать вопросы, а лишь принести завтрак и справиться, как тот провел ночь. Он рассчитывал, конечно, что Шефер скажет что-то еще – но тот на контакт не шел.

Покинув каюту, муж оставил заключенного под охраной юнги, и до полудня пребывал на палубе. Когда я получила ту записку от Вальца и оставила детей на попечение няни, муж перехватил Бланш, сказал ей, что займется малышами сам. Девушку он отпустил и увел Софи и Андре в нашу каюту – где, спустя полчаса, я их и нашла.

Что касается юнги, молодого немца шестнадцати лет, нынче тот рассказал, что около десяти тридцати услышал шум на лестнице, ведущей из коридора второго класса. Выглянул посмотреть. Последнее, что помнит – осторожные шаги за спиной и тупой удар по затылку.

Слава богу, парнишка был молод и полон сил: от удара он оправился быстро. Корил себя, что подвел капитана корабля и всячески отрицал, что ему нужен доктор. Которого, к слову, и не было на пароходе… Хорохорясь, юнга даже утверждал, что сознания не потерял. По его словам, все было как в тумане, но он видел, что его ударил прилично одетый мужчина. Лица не разглядел или же не помнил. Действовал мужчина как будто в одиночку. Снял с пояса юнги ключи от каюты, с полминуты препирался с Шефером – тот покинул место заточения не очень-то охотно. После они вдвоем затащили юнгу в каюту вместо заключенного, связали руки и ноги, в рот засунул кляп и заперли его в гардеробной.

Парнишку освободили только вечером этого же дня, когда явилась смена охраны. Поразительная безалаберность, особенно для немцев, но факт остается фактом.

– Вы видели Шефера последним, месье Дюбуа, но не думайте, что вас кто-то винит, – вкрадчиво, даже ласково толковал Вальц.

Будто утешал.

Я в разговоре не участвовала. Накануне, смертельно уставшую, муж уговорил меня – точнее, заставил – лечь спать. Подремать хотя бы, потому что в то, что кому-то удастся поспать этой ночью, он и сам не верил.

Не знаю, надолго ли мне удалось сомкнуть глаза, но проснулась я оттого, что судно наше слишком уж качало из стороны в сторону, а вместо легкого морского бриза в каюту врывался через иллюминатор сильный и холодный ветер. Пришлось встать и закрыть стекло на щеколду.

А после я услышала негромкие мужские голоса в гостиной. Германа Вальца и моего мужа.

Не в силах выдержать полную неизвестность, я накинула капот на плечи и, приоткрыв створку двери, стала слушать.

– Не думайте, что вас кто-то в чем-то подозревает, – раз за разом повторял Вальц – и чем чаще повторял, тем больше закрадывалось опасений, что именно моего мужа офицерский состав парохода и винит во всех бедах. – Я верю вам, месье Дюбуа, главным образом потому, что тот, кто помог Шеферу сбежать, на том не остановился: он попытался отравить мадам Дюбуа. Нелепая случайность, что бокал с цианидом выпила мадам Гроссо…

– Рано говорить о том, кому предназначался яд, – резонно заметил месье Дюбуа.

– Тоже верно. И все же со своей стороны я приложу все усилия, чтобы никакая опасность не грозила мадам Дюбуа.

– Поверьте, я приложу все усилия тем более, – холодно отозвался супруг.

Над их головами угрожающе раскачивалась люстра.

– Ветрено сегодня, – заметил Вальц. – Как бы в шторм не попали…

Оба мужчины сидели в профиль ко мне. Смуглые, черноглазые, чем-то неуловимо похожие. И, вместе с тем, разные, как день и ночь. Муж, горделиво вскинувший голову, хмурый, смертельно уставший и всеми силами старающийся это скрыть. Совершенно не походивший на того, кого я видела днем на палубе среди пассажиров. И обер-лейтенант Вальц, пышущий здоровьем и силами, с острым дерзким взглядом и сложенными в улыбке губами. Улыбка та была обманчивой, фальшиво вежливой, будто Вальц – выхолощенный официант в дорогом ресторане. И все же я предпочитала судить о человеке по поступкам, а не по словам и улыбкам – а поступки Вальца с первой минуты нашего знакомства были направлены лишь во благо мне и моим детям. Оттого мне отчаянно хотелось верить Вальцу.

И тотчас я себя одергивала, вспоминая слова мужа, что на этом пароходе верить нельзя никому.

Вальц, будто подслушав мои мысли, поднялся на ноги, чтобы пройтись по гостиной. Гостиную, как и весь пароход, качало, так что занятием это было не простым. Тем не менее, Вальц держался на ногах вполне твердо. Спросил с преувеличенной бодростью:

– Так у вас есть соображения, кто мог освободить господина Шефера? Кто его сообщник?

Вальц прохаживался и тем сильнее их деловой разговор теперь походил на допрос заключенного. Муж, без сомнений, это чувствовал и один Бог ведает, скольких сил ему стоило не вспылить, не наговорить в запале лишнего. Выдержка – не его сильная сторона, что ни говори.

Однако он ограничился тем, что откинулся на спинку кресла, закинул ногу на ноги и взял со столика бокал, наполненный виски. Не чтобы выпить, а чтобы полюбоваться игрой света, что плескался в янтарном напитке. Теперь если это и был допрос, то допрос эстетствующего аристократа, полностью уверенного в том, что выйдет сухим из воды.