Кубанский огонь - Николай Свечин Страница 21

– Ваше высокородие, чего там… Я не жилец, бросьте…

И правда, ран оказалось столько, что смысла их перевязывать, на первый взгляд, не было. Сквозное в груди, потом в голове, в паху, в руке и ноге… Кровь лилась отовсюду. Но сыщик видел и не такое, потому продолжил занятие. Вскоре ему стал помогать немного отдышавшийся надзиратель.

– Иван Павлович, как все вышло? – спросил Лыков, не прекращая перевязку.

– Это Самусьев и Зауташвили, известные громилы. Налетели на кондитерскую. Мы с Михаилом шли мимо, вдруг такое. Бросились на крик, я даже наган вынуть не успел. Сразу мне заехали по мусалам, я упал и, конечно, кызыкнулся ^[32]. Прошел Крым и Рим, и медные трубы, а попал черту в зубы… Но лежать долго не пришлось – в нас начали стрелять. Вижу, Самусьев Михаила решетит. А грузин на меня наводит. И такое зло меня взяло! Жуковского, пластуна с узким шевроном, какая-то шваль сейчас убьет. Вскочил и давай бороться. Перехватил у Зауташвили руку с револьвером, свой-то уже никак вытащить не дадут. Сцепились не на живот, а насмерть. Вижу, напарник его положил Вольского и в меня целит. Эге, думаю: в своего ты не пальнешь, а я им как щитом прикроюсь. Вспомнил тут отца-мать и все на свете, те несколько секунд, пока мы боролись. Напряг силы – и вырвал у разбойника револьвер. Сначала свалил Самусьева, тот так и стоял наготове, да я успел первый. А потом уж к голове грузина приставил и…

– Молодец, Иван Палыч, в одиночку двоих поборол. Я подам рапорт министру.

Тут в кондитерскую прибежали городовые. Раненого отправили в войсковую больницу. Появились Пришельцев, фотограф, судебный следователь и пристав Первой части Персиянов. Жуковский, хоть и лишился двух зубов, сохранил присутствие духа. Он доложил начальникам, как все было, и хозяин заведения его слова подтвердил.

– Ну денек, – вздохнул Александр Петрович. – Сначала в пивной Бабейко чуть не перестреляли наших ребят. Обошлось, кто-то им помог, а помощник пристава молчит, себе приписывает… Потом на свалке около северного виадука железной дороги нашли тело. Но, похоже, покойник сам упился до смерти. В обед в гостинице «Константинополь» поножовщина между постояльцами случилась. А из табачного магазина на Бурсаковской украли двести янтарных мундштуков. И вот теперь это. Бедный Михаил, выживет ли он после пяти пуль?

Вечером в сыскном отделении все были как в воду опущенные. Наконец телефонировал хирург войсковой больницы. Он сказал, что Вольский будет жить, прямая угроза миновала. Но он уже не сможет продолжить службу.

– Слава Вседержителю! – перекрестился на образа коллежский асессор, и все остальные последовали его примеру.

– Не сможет служить… А пенсия ему, как нижнему чину, не полагается!

– Попробуем выхлопотать награду, – подал голос питерец. – Я, как смогу, поддержу. А Ивану Павловичу впору орден вручить за храбрость и редкостное хладнокровие. Вырвать оружие у врага, застрелить из него сначала второго, что стоит и держит на прицеле, и лишь после этого – первого. Налетели дурни на пластуна! Сей же час пошлю экспресс Курлову.

Узнав, что их товарищ будет жить, сыскные повеселели. Жуковского начальник отправил домой отдыхать, другим раздал задания. В кабинете они остались вдвоем с Лыковым. Тот вынул из кармана листки.

– Александр Петрович, я сегодня архивы терзал. Не верю, что про нашего атамана нигде ничего не осталось. Варивода не из воздуха образовался, а живет здесь который год.

– Я уж думал об этом, да все руки не доходят, – виновато сказал начальник отделения.

– Для этого и прислали вам подмогу, – поддержал коллегу сыщик. – У вас весь город на плечах, а у меня время имеется. И вот что я накопал.

Коллежский асессор отложил свои бумаги и вперил в питерца пытливый взгляд:

– Неужто нашли?

– Кажется, да. Помните приметы атамана?

– Злая наружность, высокий, руки всегда красные.

– А еще?

Пришельцев задумался, потом сказал:

– Больше не помню.

– Грузины, которые вместе с ним грабили банк и потом попались, дополнили кое-что.

– А я и не читал те протоколы, – спохватился коллежский асессор. – Допрос ведь был в Тифлисе. Мне не присылали.

– Я сам запросил и получил по телеграфу. Двое из арестованных упомянули, что у Вариводы глаза навыкате.

Пришельцев схватил листки:

– Действительно. Но что это нам дает?

Лыков выложил новый документ:

– Вот протокол допроса Кирилла Выдри. Помните такого?

– Да, это гренадер ^[33] с Покровки, мы его потом усадили в арестантские отделения.

– Правильно, он и сейчас сидит. Допрос от ноября тысяча девятьсот пятого года. Выдря рассказывает следователю о своих подельниках и упоминает Прокопия Шкуропата по кличке Прошка Булькатый. Это слово ведь с вашего говора переводится как лупоглазый?

– Точно так, – подтвердил кубанец. – Булькатый значит именно лупоглазый. Ну-ка… Вы думаете, это Варивода на заре, так сказать, своей карьеры?

– Очень похож, стервец. Вот что пишет о нем Выдря: Шкуропат высокого росту, костлявые и красные кисти рук, характер властный, подчиняет себе других людей. И очень жестокий.

– Он! Он, харцыз ^[34]. Прокопий Шкуропат, говорите?

– Да. Полиция после рассказа Выдри стала его искать, но сходу не нашла. А в городе началось такое, что сами помните. Негодяй, видимо, сбежал на время, замел следы, сменил и кличку. Его и потеряли.

– Адрес старый есть?

– Все есть, и адрес, и метрика, и родня с приятелями.

Находка Лыкова сразу давала обильные сведения о преступнике. Прокопий Шкуропат, екатеринодарский мещанин, из православных. Рос без отца, с одной лишь матерью, поскольку был выкрадок. Так называют ребенка, которого незамужняя женщина родит от женатого мужчины. С детства проявлял необъяснимую жестокость. Мать умерла от холеры, когда сыну исполнилось пятнадцать. Единственная родня – тетка, замужем за Савелием Карандом, владельцем пивной лавки на Кирпичной улице. Парень рос уличником ^[35]. В шестнадцать лет уехал работать на Садонские рудники под Владикавказом, был цинковозом. Рабочая жизнь не задалась: спьяну Шкуропат покалечил соседа по бараку. Отсидеть срок не успел, попал под амнистию по случаю рождения у государя наследника. Вернулся в Екатеринодар и связался тут с шайкой грабителей. Муж тетки Савелий Каранд был известным полиции пристанодержателем и скупщиком краденого. Он ввел парня в профессиональный преступный мир. Через год Прокопий уже имел кличку Булькатый и водил знакомства с туземцами-конокрадами с левого берега Кубани. Жестокость при грабежах принесла ему недобрую славу, из-за чего и кличка изменилась. Грабителя стали звать Варивода, а полицейское осведомление упустило эту деталь.