Вкус пепла - Станислав Рем Страница 20

– Что? – не понял Озеровский.

– Понимаете, – голос девушки вновь перешел на шепот, – у нас в детстве была игра. Кто-нибудь из нас загадывал страницу какой-нибудь книги, на выбор, открывал ее и читал, как мы считали, про свое будущее. Ну, будто бы будущее. Выдуманное. Смешно. Наивно. Это было так давно. Я даже забыла. А вчера Лева поступил именно так. Взял томик Дюма, назвал страницу, открыл ее и прочитал. Усмехнулся еще: мол, прямо как про меня. А ведь так оно сегодня и получилось…

– О чем шла речь в книге? – заинтересованно спросил Озеровский.

– О политическом убийстве. Помните, во втором томе, старик Нуартье рассказывает внучке о том, как он в честной схватке убил не пожелавшего примкнуть к заговору бонапартистов барона д’Эпине. Лева, когда распахнул страницы, даже глаза прикрыл, будто боялся читать. А потом, когда закрыл том, долго молчал. Может, если бы он прочитал другую страницу, то всего этого не произошло бы? Как думаете?

Сыщик скрыл тяжелый вздох. Он так не думал. Он знал: к тому моменту, когда юноша читал те строки, для него все было решено. Либо им, либо кем-то другим, пока неизвестным.

Аристарх Викентьевич придвинул к себе чистый лист, для протокола. Взял в руку перо. Значит, текст совпал с намерениями? Любопытно. Мистика? Только мистики в этом деле не хватало. Да и при чем здесь она? Есть реальный труп. Есть убийца, подписавшийся под протоколом допроса. Нет только доказательств: один он действовал или с сообщниками?

– Елизавета Иоакимовна, скажите, Леонид хорошо стреляет из револьвера? Имею в виду, вы видели, насколько хорошо он умеет обращаться с оружием?

* * *

Доронин остановился возле двери, с силой втянул в себя побольше воздуху, задержал дыхание и решительно постучал костяшками пальцев по полированной поверхности двери.

– Кто? – донесся из кабинета приглушенный голос Бокия.

Демьян Федорович толкнул створку, вошел внутрь кабинета.

– Глеб Иванович, – с ходу начал матрос, даже не успев подойти к столу, – ослобони ты меня от этого беляка! Не могу я с ним это самое!.. Он же, гад, меня насквозь видит. Я к нему с делом, а он мне всю подноготную. Да наизнанку. Да так, что и сказать нечего.

– Сядь. – Бокий указал на стул. После чего кинул взгляд на раритет, оставшийся в кабинете от царского режима: большие башенные часы, уютно спрятавшиеся в дальнем углу, рядом с окном, выглядывающим на Гороховую. – Начало восьмого… Где Озеровский?

– В «Крестах». Ведет допрос Канегиссеров.

– Один? – Брови Бокия в удивлении приподнялись.

– Так точно. Геллера Варька… Простите, Яковлева забрала, на облаву. Так он с ними теперь это самое… Отозвать?

– Ни в коем случае! Что у тебя? Только по порядку, без воды. Про деньги выяснил?

– Нет.

– Другого и не ожидал. Отказался наотрез?

– Вроде как да, а вроде как и нет.

– Точнее?

– Сказал, мол, народу деньги отдать согласен. Губельману – нет.

– Так ты бы и пообещал, что народу.

– Обещал. Не верит. Гарантии требует, что не Губельман будет принимать. Недоверие власти высказал.

– И даже угроза расстрела не подействовала?

– Какая тут угроза… – сокрушенно махнул рукой матрос. – Сам хочет, чтобы его шлепнули. Когда я сегодня к нему пришел, то он прямо так и сказал: мол, готов.

– Ясно. И о чем же вы тогда говорили с ним столько времени?

– Об убийстве Моисея Соломоновича, – пряча глаза, выдохнул Демьян Федорович.

– Даже так… – Бокий с интересом присмотрелся к собеседнику. – Это по чьей же, позвольте полюбопытствовать, инициативе вы вели столь любопытную беседу с арестованным, товарищ чекист?

– Я же говорю, насквозь… – Матрос с силой ударил себя кулаком в грудь. – Ослобони меня от него, Глеб Иванович. Христом Богом прошу! Да и вообще… Нутром чую: сыск – не мое дело. Напрасно я тут…

– Нутро – это здорово, – неожиданно спокойно и с улыбкой отозвался Бокий, – иногда нужно и им работать. А вот по поводу освободить – не получится. Тавров просит освобождения. Кириллов тут приходил. Тоже не справляется. Один Сенька Геллер готов работать с ночи до зари, просить не надо. Тот самый Сенька, которого в три шеи гнать следует. И что мне делать? С Геллером остаться? А кто будет с преступностью бороться? То-то. Лучше присматривайся, как работает Озеровский. Запоминай, учись. Все когда-то и чему-то учатся. Вот и ты, Демьян Федорович, сейчас проходишь новую школу. Кстати, беляк этот твой тоже показал тебе хорошую школу. Наматывай на ус, как следует «крутить» подозреваемого. Ладно, оставим лирику в покое. Что сказал Белый по делу Соломоновича? Какая его версия? Как тогда, с Володарским? Верно?

Доронин провел рукой по упругому, почти полностью седому ежику волос на голове. Крякнул в голос, обреченно:

– Тут такое… Глеб Иванович, я ведь просто хотел обсказать, как все вышло, а он из меня и повытягивал кой-чего.

– Что конкретно?

– К примеру, его тоже удивило, что студент рванул на Миллионную. Но он продолжил мысль нашего Аристарха Викентьевича. В том доме, что на Миллионной, куда метнулся убийца, во второй его половине что располагается? Я вот тоже поначалу не смекнул, а этот сразу взял за жабры…

Бокий напрягся. А ведь действительно… Как он сам мог забыть про такое?

В доме номер семнадцать на Миллионной помимо жилых квартир во второй его половине располагался Клуб английского собрания – неприкосновенная вотчина британского консульства.

– Так я ведь это… – начал матрос, но Бокий уже его не слышал. Глеб Иванович задумчиво развернулся к окну, что, впрочем, совсем не обидело Доронина: раз товарищ Бокий думает, значит, ищет правильное решение.

«А что, если Канегиссер устремился именно туда, в клуб, просить политического убежища? Козырь? И еще какой козырь для дела революции! – мелькнула шальная мысль в голове второго человека в ПетроЧК. И тут же сам собой выдвинулся контраргумент. – Но в таком случае студент должен был с ними оговорить все заранее. С его стороны – убийство председателя ЧК, а с их… Нет, англичане на такой шаг бы не пошли. Конечно, могли наобещать с три короба, а после… Ладно, – сам с собой принялся спорить Глеб Иванович, – предположим, так оно и было. С семьей Канегиссеров, по причине профессиональной деятельности отца, англичане были знакомы давно. Могли пообещать мальчишке, что сразу после совершения преступления его спрячут. Но, как только выстрел прозвучал, ушли в сторону! Логично? Нет, – мысленно тряхнул головой Глеб Иванович, – не могли они так поступить. Смысл? Убийство Соломоновича для них ничто. Лишний шум вокруг посольства ни к чему. После «заговора послов» никто из них на такой шаг бы не решился. И потом, странный маскарад с переодеванием, который больше похож на панику, нежели на продуманный план отступления. Он прямо как клин встревает в любую логическую цепь. Ведь не в клубе же дали пальто Канегиссеру, а в квартире. А что, если кто-то из жильцов связан с британским посольством? Специально открыл дверь с черного хода. Дал пальто… Точнее, не дал, а кинул, после чего выставил студента на площадку, захлопнув перед его носом дверь? В таком случае понятна версия с шинелью. Мальчишка растерялся: обещали одно, а тут совсем иное. Потому и скинул с себя ненужное пальто, оделся в шинель Сингайло. Отсюда и паника. Хорошо, еще один вариант. А что, если никто пальто не давал? Что, если Канегиссер действительно собирался спрятаться в клубе, но просто перепутал ход, этаж, дверь? И к чему пришли? Снова к небрежной подготовке плана совершения преступления. Третий вариант, который объединяет первые два. Пальто действительно дали, чтобы студент замаскировал себя, однако дальше он должен был действовать через иную квартиру. Потому-то и выбежал на площадку. Дверь за ним захлопнулась, потому как хозяева были полностью уверены в том, что все в порядке. А порядка-то и не было, так как вторая квартира Канегиссера не приняла. Отсюда и паника. И еще один момент. Студент был полностью уверен в том, что чекисты ринутся за ним в «черный ход». А те поступили иначе, чем и сбили планы убийцы и владельца второй квартиры. Но в таком случае, как ни странно, однако придется признать, что старик Озеровский прав и мы имеем заговор, в котором замешана либо ЧК, либо кто-то из Петросовета. А это значит… Это значит…»