Шпионский тайник - Питер Джеймс Страница 20

– Оно вам нравится? – Э. Скрутч не могла оправиться от шока. Возможно, за всю свою двадцатичетырехлетнюю жизнь она услышала первый комплимент и теперь не знала, как быть и что делать.

– Нравится. И вы так прелестны, когда злитесь. Пожалуйста, оставайтесь такой и не пытайтесь быть милой.

Она стояла и таращилась на меня. Потом сунула руки в карманы платья, и ее глаза наполнились слезами. Я предложил сигарету. Она не отказалась. Я прикурил и вложил сигарету ей в рот. По ее лицу уже текли крокодиловы слезы. Подождав, пока они иссякнут, я продолжил наступление:

– Похоже, жизнь обошлась с вами не слишком мягко.

– Мой бойфренд сбежал.

Теперь уже я вздрогнул от шока. Неужели даже у таких уродин бывают бойфренды? Она заговорила. Ему двадцать шесть, и до нее подружек у него не было. Он считался одним из самых блистательных студентов МТИ за все время существования института и работал над проектом, которому предстояло произвести революцию в компьютерном мире. В случае успеха проекта нынешние микропроцессоры на силиконовых чипах стали бы такой же древностью, как счеты. У них были настоящие отношения, глубокие и важные для обоих, и она, пока он работал, обслуживала его как рабыня. Потом вдруг, в прошлый четверг, он сбежал в Огайо с водителем грузовика, который всего лишь помог ему заменить лопнувшее колесо.

Через десять минут я уже положил руку ей на плечо – воняло от нее ужасно. Через пятнадцать минут Эйнштейн вылетел у нее из головы, и мы перешли к страстным поцелуям. Меня тошнило от ее дыхания, и единственный выход состоял в том, чтобы покрепче прижаться губами к ее губам, образовав таким образом что-то вроде воздушной пробки между нашими ртами.

Я старательно обрабатывал ее губы с внутренней стороны, поскольку с внешней к ним подступали грубые жесткие волоски. Единственным положительным моментом во всем этом оказалось то, что кожа у несчастной была мягкая и упругая. Я пытался представить на ее месте кого-то другого, кого-то потрясающе красивого, но получалось плохо.

Платье соскользнуло с плеч, бюстгальтер был стянут через голову и заброшен куда подальше. Громадные груди тряслись, как наполненные водой шары, соски напоминали пепельницы. Она втащила меня на себя, и я как будто взгромоздился на водяную кровать; она стонала и мычала, тискала мне бока, впивалась в спину ногтями – чувство было такое, словно меня терзают зубья бульдозеров. При этом девушка то и дело отрывала губы от моих, чтобы хрюкнуть или пискнуть, и тогда казалось, что я лежу в трясине посреди какого-то фермерского двора во время землетрясения. Внезапно она задрожала, как пневмобур, темп нарастал с каждой секундой, воздух вырывался из нее выхлопами вместе с пронзительным свистом, а в какой-то момент ко всему добавился еще и мощный выстрел газов.

Пытаясь хоть как-то отстраниться от этой жуткой реальности, я представил, что привязан к кожуху дизельного двигателя сдавленного в дорожной пробке автобуса. Она испустила последний вздох, разжала сцепленные на моем копчике железные тиски, дала последний пахучий залп и опустилась на пол, совершенно обессиленная. Я наклонился – она расплылась в слезливой улыбке и уснула.

Я быстренько оделся, прикрыл ее как мог и прошел в компьютерный кабинет, который оператор оставил открытым. Некоторое время ушло на знакомство с оборудованием, но полной уверенности в том, что мое вмешательство не приведет к аварийной остановке, не возникло. Оставалось только одно. Я вынул печатную плату – компьютер не умер у меня на глазах. Вытащил из нее чип и поставил свой. Потом вернул на место плату. К великому моему облегчению, в работе компьютера ничего не изменилось. Я сел за работу.

Удача не отвернулась, и уже через несколько минут мой пластиковый дружок бодро выложил все, что знал, да так бойко, что я едва успевал усваивать.

Увы, желаемой ясности не наступило. Все, что осталось в конечном итоге, представляло собой длинный порядок чисел, совершенно ничего мне не говоривших. Первая группа включала числа от 1 до 105, вторая – от 1 до 115, третья – от 1 до 119 и четвертая – от 1 до 442. Каждое число подразделялось на четыре, шесть или восемь частей, но найти их общий знаменатель не получалось.

Я понятия не имел, к чему это все может относиться, – идет ли речь о нейтронах в частицах какого-то минерала, численности семей, посещающих Центральный парк в то или иное воскресенье, или новой секретной формуле реконструкции Ноева ковчега. Пришлось начать с методичной обработки каждого числа. 1, А, В, С, D; 2, А… Первый ключ обнаружился на первом числе 14. А смотрелось логично, С и D тоже, но вот В отсутствовала. Та же картина повторилась с другим 14В. Они просто не регистрировались.

Прошло около двух часов. Разболелись глаза. Я нервничал, понимая, что должен уйти до возвращения оператора, раньше, чем очнется Спящая красавица. Да, я собирался закончить роман самым трусливым способом – исчезнув. А если так, то надо спешить, потому что она уже подавала признаки возвращения в реальность. Но и оторваться от компьютера не хватало решимости. Я отчаянно хотел решить загадку. Силиконовый чип, доставка которого стала последним актом доктора Орчнева – кем бы он ни был – на земле, следовательно, чип что-то значил для него. Значил чертовски много. 14В. Я записал число и долго смотрел на него. Ничего. В Лондоне ходил автобус 14В. Или 44? Шел по Пикадилли, потом по Шафтсбери-авеню… как-то так. Я постучал по клавиатуре. Может, с компьютером надо было сделать что-то, о чем я забыл. Может, стоит разбудить Э. Скрутч и попросить ее о помощи. Я подумал о своей зарплате – она была не так уж и велика. К черту. Я забрал чип, выскользнул из кабинета и вышел из здания в холодный зимний вечер.

Когда на северо-восточное побережье приходят холода, температура нередко падает до пятнадцати и даже двадцати градусов ниже нуля. Упала она, должно быть, и сейчас: воздух обжег легкие, вода на земле замерзла, дороги превращались в катки, а мне еще предстоял далекий путь.

На парковочной площадке меня ожидал неприятный сюрприз: дверца примерзла. Воспользовавшись зажигалкой, я нагрел ключ, вставил с некоторым усилием в замок и, пусть и не с первой попытки, повернул. На окна налипло по полдюйма снега, счищать который не было ни малейшего желания, и я пошел на поводу у лени: включил двигатель и антизапотеватель. Сидеть в машине в куртке и рубашке и ждать, пока в салоне потеплеет, было холодно; по моим прикидкам, это могло занять минут десять, а то и больше. На другой стороне дороги стоял табачный магазин, куда я и направился – за сигаретами и перекусить.

В глаза ударил резкий белый свет, но масляный обогреватель гостеприимно гнал волны тепла, а старенький телевизор в углу над стойкой показывал бейсбол под соусом шумных, крикливых комментариев. Двое, хозяин и клиент, пытались вести разговор на этом фоне. Я ждал, пока они закончат.

– Для «Брюинс» год неудачный.

– Да уж верно. Помнишь, когда приезжали «Мейпл Лифс»?

– Конечно, помню… – Хозяин повернулся и посмотрел на меня: – Да?

– У вас есть английские сигареты?

– Извините, что вы говорите?