Не оглядывайся, Джин… - Эрмина Блэк Страница 20

1

На следующее утро за завтраком Джин было очень трудно сохранять обычное жизнерадостное настроение. У нее не было аппетита, и она была благодарна тому, что Тим, в возбуждении от предстоящего пикника, ничего не замечал.

Все внимание мальчика было устремлено на небо. Через окно гостиной он видел тучи, которые безжалостно наползали с запада.

— А если будет дождь, мы все равно поедем? — с тревогой спросил он. — Или…

Вопрос был прерван телефонным звонком. Джин встала и, велев Тиму заканчивать есть, прошла в прихожую, где стоял аппарат.

Поднимая трубку, она была уверена, что звонит Блейр, и сердце ее забилось сильней еще до того, как она услышала знакомый голос.

— Это ты, Джин? — спросил он.

— Да, я.

— Дорогая! Я уже давно пытаюсь до вас дозвониться, но на проклятой линии какие-то помехи.

— Что случилось? — с тревогой спросила она.

— SOS от сэра Родни Хенстона. Очевидно, он пытался дозвониться до меня еще вчера, но к счастью — или наоборот — телефонистка не могла отыскать мой здешний номер. Кажется, отпрыск Очень Важного Лица болен, и сэр Родни, врач этой семьи, хочет, чтобы я обсудил с ним этот случай. Боюсь, это означает конец моего отпуска. И не могу увидеться с тобой до отъезда. У меня едва хватит времени, чтобы успеть на поезд…

Как ужасно, что она испытывает облегчение! «Какая я трусиха», — презрительно думала она, но ответила ровным спокойным голосом:

— Конечно, тебе нужно ехать. Это ужасно, Тим очень расстроится, бедняжка.

— Передай ему привет и скажи, что увидимся с ним в Лондоне. Ты не можешь приехать на день-два раньше, чтобы мы начали поиски дома?

— Попробую.

— Ты ведь понимаешь?

— Конечно, дорогой! — Голос ее больше не звучал ровно: в этот момент она думала только о том, что он уезжает. — Будь осторожен.

— Конечно. И ты будь осторожна и всегда помни, что я тебя люблю — вечно люблю. Дорогая, мне пора. Кстати, я оставляю машину — мне ее пригонят к конце недели. Тем временем она к твоим услугам. Милая, мне пора! Помни! — Он повесил трубку.

Она стояла, держа в руке трубку, и ее охватила волна отчаяния. Испытанное облегчение испарилось. Неужели это конец сна? — спрашивала она себя. Что будет, когда они встретятся в следующий раз?..

2

Десять дней спустя Джин все еще задавала себе этот вопрос в поезде, который вез ее и Тима в Лондон.

Она получила от Блейра несколько торопливо написанных писем, и он дважды звонил после своего отъезда. Но когда он вернулся к работе, на него обрушились сразу сотни дел, и он говорил ей, что у него за весь день едва набирается пять свободных минут. Поэтому звонить он мог только по вечерам, а после семи телефон в коттедже и несколько других телефонов по соседству переходили в общественное пользование. Это означало, что всякий мог услышать, о чем они Говорят, и вести личный разговор становилось невозможно. Но письма Блейра компенсировали краткость теплотой. В каждом письме он говорил, как скучает без нее, каким пустым кажется ему все, когда ее нет рядом.

Она знала, что должна набраться решительности написать ему, что не может выйти за него замуж; но хотя начинала бесчисленные письма, не могла безвозвратно закрыть дверь к своему счастью. Теперь она с презрением говорила себе, что непростительная слабость — ухватиться за повод, будто он слишком занят важной работой и ничто не должно его отвлекать.

Она сняла перчатки и смотрела на свои руки: солнце отразилось в сапфире и бриллиантах обручального кольца.

Почти непереносимая боль пронзила ее сердце. Она знала, что, сколько проживет, никогда не забудет пытку этих последних дней; каждый из этих дней все ближе подводит ее к решению, которое она не может принять — и знает, что принять придется.

Отвратное настроение усугублялось тем, что Тим был унылым. Ему не хотелось покидать Корнуэлл, и он все больше и больше привыкал к ней. Но время расставания близко: на вокзале в Паддингтоне мальчика встретит секретарь мистера Баррингтона, а через несколько часов Тим улетит в Монте-Карло, где у его отца есть вилла.

Они ехали первым классом, и все купе было в их распоряжении. Вид Тима, тоскливо глядящего в окно, был словно напоминанием о том, что все светлое — позади.

— Устал, дорогой? — спросила она.

— Нет. — Тим не оглянулся, и она знала, что лучше не пытаться с ним разговаривать. Надо оставить его в покое: не поможет, если они оба расстроятся.

Достав из сумочки последнее письмо Блейра, она перечитала его.

«Дорогая, — писал Блейр под вчерашним числом. — Я хотел бы, чтобы ты вернулась сегодня. Завтра у меня весь день разные дела, а вечером я должен встретиться с каким-то проклятым иностранным профессором на ужине у Мейнард-Филлипса. Похоже, до этого у меня каждая минута расписана. Кажется, до пятницы мы не сможем увидеться, и нужно ли говорить тебе, как это меня раздражает? Что-то произошло со временем. Даже это письмо я пишу в машине. Ты позвонишь мне, когда я освобожусь? Кстати, имей в виду. До конца этого месяца мы должны пожениться. У матроны уже есть план твоей замены. (Прости, дорогая, но я не мог ждать твоего возвращения и сообщил ей.) Она сохранит нашу тайну — считает, что так лучше. Кажется, она боится, что стоит зазвонить свадебным колоколам, как распространится эпидемия браков. Она говорит, что сердится на меня за то, что я тебя краду, но это «простительное похищение». Милая, я позвоню, как только завтра вечером вернусь домой и доберусь до телефона, но боюсь, что будет уже слишком поздно, чтобы заехать к тебе. Прошло полжизни с тех пор, как я в последний раз поцеловал тебя, но по крайней мере скоро уик-энд, и я его жду с нетерпением. Когда встретимся, расскажу, что я придумал. Прости плохой почерк, но это все, на что я способен в данных обстоятельствах. Даже если бы исписал всю бумагу в мире, не смог бы рассказать, как мне тебя не хватает и как я хочу быть с тобой.

До пятницы — всегда твой Блейр».

Когда она читала письмо перед выходом из дома — почта пришла почти одновременно с машиной, в которой уезжали они с Тимом, — ее сознание почти не ухватило тот факт, что Блейр все рассказал матроне. Но теперь, осознав, что он сделал, Джин испытала настоящее отчаяние. Это делает все гораздо более трудным.

— В чем дело, Джин? Тебе тоже тоскливо?