Прекрасный возраст, чтобы умереть - Анна Данилова Страница 20

Она репетировала свою финальную, как ей казалось, речь, уже целую неделю.

В одно прекрасное утро Люба проснулась и поняла, что не хочет больше жить со своим мужем. Вернее, поняла она это давно, но собралась с силами только сейчас.

Деньги, которые Люба как наследница могла получить лишь весной, спустя полгода со дня смерти Валентины, и которые не давали покоя Вадиму, стали последней каплей в истории краха их отношений.

Тайна, которую хранила Люба и которую не рассказала бы мужу даже под пытками, была настолько невероятной и настолько могла бы оказаться неожиданной для Вадима, придавала ей силы, открывала перед ней дорогу, залитую солнцем, освещавшим спокойный, ясный горизонт.

Вадим сейчас, в ее нынешнем положении, представлялся ей тяжелым грузом, который она должна была сбросить с наименьшими потерями.

Смерть сестры, которая им развязала руки и позволила надеяться на благополучный исход всех дел, связанных с долгами Вадима, стала одновременно и кандалами, удерживающими Любу в ненавистном ей браке.

– Время, блин, тянется так долго, – ворчал Вадим каждый раз, когда бывал в дурном расположении духа и, развалясь на диване, потягивал виски. – И когда уже наступит этот апрель или даже май?! Когда нотариус сделает свое дело и мы станем богатыми? Чего они тянут-то? Боятся, что появятся новые наследники?

– А что, если и так? – щуря глаза, шипела, не в силах скрыть свое отвращение к мужу, Люба.

– Ты сука, Люба, поняла? Думаешь, я не вижу, как ты ко мне относишься? Сейчас, когда ты ждешь наследства, ты спишь и видишь, как от меня отделаться. А ведь не отделаешься. Никогда. И ты прекрасно это понимаешь.

– Ничего такого я не думаю, – отвечала она поспешно, хотя на самом деле не верила, что Вадим сделает то, чем грозит ей вот уже целых два месяца.

– Мне стоит только захотеть, как ты почти сразу же окажешься за решеткой, моя обожаемая супруга.

– Но у тебя нет никаких доказательств…

– Есть. И свидетели имеются. Целых три. Эти люди видели тебя там, на озере, когда ты убивала свою сестру.

– Ты все врешь, Вадим, – она не могла позволить себе разговаривать с ним так, как он этого заслуживал. Как же ей хотелось ударить его, плюнуть ему в лицо, убить! Ей приходилось прикладывать невероятные усилия, чтобы не нагрубить ему, не наговорить лишнего. – Ты все это придумал. Это блеф чистой воды. Я знаю эти твои приемы, причем дешевые приемы. Думаешь, ты такой умный и все рассчитал? Ты не мог знать, когда я окажусь на озере да и поеду ли я туда вообще. И всех свидетелей ты придумал или же наймешь их, когда тебе понадобится…

– Нет, дорогая моя, это ты врешь. Мы оба с тобой прекрасно знаем, что в тот день, когда ты собралась поехать просить денег у сестрицы, она должна была отправиться на озеро. Твоя машина, слава богу, не прозрачная и не призрак. А потому засветилась везде, где только можно: ее зафиксировали камеры слежения на перекрестках в городе, за городом, на шоссе, рядом с постом гибэдэдэшников… Ты точно была на озере. Ты сама мне сказала, что видела ее… Ты вернулась домой, как сейчас помню, вся белая, перепуганная насмерть. Тебя всю колотило.

– Если ты собираешься держать меня в страхе постоянно, – огрызалась Люба, с ужасом вспоминая события того страшного дня, – то что мне стоит сказать, что мы были там с тобой вдвоем? Что мы с тобой вместе спланировали убийство моей сестры?!

– Дура! Мы ничего с тобой не планировали!

– Что ты говоришь? А кто мечтал, как заграбастает все Валины денежки, если ее не станет?

– Идиотка!

– Сам ты… К тому же у тебя на тот день нет алиби.

– Но я был дома!

– И кто это может подтвердить?

– Может…

Подобных разговоров было много, особенно в последнее время они вели себя, как запертые в одной клетке дикие звери, рычали друг на друга, понимая тем не менее, что связаны по рукам и ногам смертью Валентины. Каждый думал, что невиновен, считал необходимым нападать на другого. Когда же заходил разговор об алиби Вадима, то разговор каждый раз сворачивался, Вадим замолкал, и это настораживало Любу. Она достаточно хорошо знала мужа, и это его выражение лица, выдававшее его растерянность, она отлично понимала. А вдруг он не лжет, и существует некто, кто может подтвердить его алиби? Может, у него в запасе имеется кто-то, кто видел его в тот день, в час убийства Валентины дома? Какой-нибудь рабочий из жилищной конторы или соседи? Другое дело, почему он еще не назвал этого человека? Уж не потому ли, что боится, что она перекупит его?

К тому же ей не давали спать долги. Несколько уважаемых в городе семей, причем довольно далеких от Вадима, но близких Валентине, не друзей, конечно, но людей, восхищающихся ее талантом и заказывающих у нее работы, до сих пор дожидались, когда же им вернут их деньги.

Встречаясь с ними на улице, в ресторанах, на каких-то городских мероприятиях, банкетах, фуршетах, словом, на так называемых светских тусовках, Люба старалась не пересекаться с ними взглядами, было стыдно. Вадим же, напротив, чувствовал себя замечательно, подходил, разговаривал, смеялся и шутил, как если бы никому ничего не был должен. И это просто убивало Любу. Муж с каждым днем разочаровывал ее все больше и больше. Но больше всего удивляло, конечно, поведение самих кредиторов. Неужели, думала она, еще существуют люди, святые, которые настолько готовы входить в положение, чтобы не терзать своих должников напоминаниями о долге. Даже зная о смерти Валентины и искренне сожалея, что из жизни ушел такой прекрасный человек, «талантище», «гениальный скульптор» и «просто прекрасная молодая женщина», но не зная, как обстоят дела с наследством и будут ли наверняка деньги, они продолжают с уважением относиться к Любе и Вадиму, словно в память о Валентине?!