Школа двойников - Марианна Баконина Страница 20

– Вот видишь, я тебе о том и твержу! – немедленно зацепился за ее слова Саша.

– Не вижу, в упор не вижу ничего, кроме самолюбования Зотова и твоего самоупоения на пустом месте. Слова, за которые ты уцепился, – «не своей какой-то смертью» – могут означать что угодно, а вовсе не убийство. Зотов отопрется, я его знаю, ты, впрочем, тоже прекрасно знаешь этого болтолога. – Лизавета иногда бывала резкой, как генерал во время инспекции.

– Ой-ой-ой, страшно как! Где же тут самоупоение, тигра моя рыжекудрая? – расхохотался Маневич. Законченный, даже закоренелый идеалист с устойчивой репутацией романтика, он на выпады отвечал, как Моцарт, – весельем.

– Зря смеешься. Ты пока накопал кусок дерьма и носишься с ним, будто неразумный полугодовалый кокер-спаниель – гав, гав!

– Тиграм положено мяукать и мурлыкать, – не унимался Саша.

– Тише, окаянные, – сварливо крикнул из-за шкафа дежурный режиссер. – Мы уже три минуты как в эфире, а из-за вас звуковику ни черта не слышно! Мало того, что читать не умеете, так еще и работать мешаете!

Режиссер намекал на трехцветный плакатик, висящий в закутке на видном месте. Плакатик повесил главный режиссер «Новостей» через день после того, как оборудовал в эфирной аппаратной смотровую. Тогда дежурная смена взбунтовалась и заявила, что невозможно работать в шуме и гаме, который создают приехавшие со съемок корреспонденты. Изобретательный главреж немедленно нашел выход из положения. Он собственноручно начертал на листе бумаги грозное предупреждение: «Строго запрещается просматривать отснятые кассеты и расшифровывать синхроны во время выдачи программы в эфир! Нарушители будут наказываться материально и морально!» Далее для собственных сотрудников были указаны часы выхода «Новостей». Плакатик, а также прочие «дацзыбао» главрежа (он любил писать резко и решительно, как китайцы в эпоху культурной революции – «мешают воробьи, так извести их всех до единого») были исполнены в трех цветах – красным, синим и зеленым фломастерами.

– Читать нам без надобности, мы пишем, – ответил на замечание Саша.

– Пойдем, он прав. – Дисциплинированная Лизавета немедленно поднялась. Она знала, как трудно работать в студии, если режиссер не слышит звуковика, а видеоинженер – режиссера.

– Какой законопослушный хищник! – пожал плечами Маневич и двинулся следом за девушкой.

Трудящийся народ в аппаратной проводил их неодобрительными взглядами.

– Так вот, мой милый грамотей, материал, безусловно, есть, но материал, состоящий исключительно из вопросов: инсульт или инфаркт? Что за спецзадание выполнял этот Дедуков? Что такое «не своя» смерть? Что за школа для двойников или близнецов? Ты, кстати, спросил об этом Зотова?

– Спросил. Он ничего не знает. Он вообще почему-то стал немногословным.

– Тоже вопрос! Ляпнул и испугался. Конечно, это не про Веймарскую республику и поджог рейхстага рассуждать, но все же превратить говоруна в молчальника – задача не из легких, а кому-то ведь удалось, он прямо на глазах замкнулся, – резонно заметила Лизавета и продолжила: – Репортаж, особенно «специальный репортаж», – это ответы, а не вопросы. И пока ты их не найдешь, репортажа у тебя нет.

– Спасибо за урок журналистики. – Саша спокойно сносил любые замечания, кроме непосредственно связанных с профессией. Впрочем, в данном случае он не мог не признать, что Лизавета права.

– Ты хочешь плюнуть в воду и поглядеть на расходящиеся круги? Занятие для провокатора!

– Да понимаю я все! Только если не нашуметь, мне под этот материал ни камеру больше не дадут, ни командировку в Москву не выпишут. Ты же знаешь шефа! Его девиз – не буди лихо…

Об этом Лизавета знала. Борис Петрович, начальник службы новостей, и не скрывал, что он человек до крайности осторожный. Трусливым его не называли из вежливости. Более всего он боялся не угодить вышестоящим начальникам. Борис Петрович четко знал, что сидит в удобном новостийном кресле до тех пор, пока не прогневает телевизионный Олимп, а для этого надобно следить, чтобы в эфир попадали репортажи либо банальные, либо уже проверенные.

По старой, додемократической привычке Борис Петрович считал, что в газете абы что не напишут, поэтому все скандальные сюжеты (даже он понимал, что без толики здоровых скандалов, разоблачений и критики в «Новостях» не выжить) добывал на газетных страницах. У каждого толкового репортера «Петербургских новостей» лежала внушительная пачка статей и заметок, вырезанных из местных и центральных газет. Вооружившись какой-нибудь такой вырезкой, Борис Петрович зажимал в углу кого-либо из подчиненных и тихим жарким шепотом распоряжался: «Посмотри, по-моему, тут есть повод для сюжета, даже для неплохого сюжета».

Поначалу гордые и самолюбивые корреспонденты пытались объяснять боссу, что новости не могут работать по принципу «утром в газете, вечером в куплете», что они должны обгонять газетчиков. Но Борис Петрович упорно гнул свою, проверенную временем линию. Тогда народ смирился и научился кивать, выслушивая жаркий шепоток начальства, а после укладывать приглянувшиеся Борису статейки в долгий ящик.

– Не горюй, придумается что-нибудь. Всегда придумывается, – сказала Лизавета Саше, когда они дошли до редакционного коридора.

Саша горестно кивнул.

В коридоре, возле двери Лизаветиной комнаты, сидел другой Саша, Байков. Сидел прямо на полу – дурная операторская привычка экономить силы.

– Привет, я думал, вы никогда не вернетесь! – Байков проворно поднялся.

– А почему ты здесь, а не там? – Лизавета кивнула на дверь.

– О-о, – картинно простонал Саша Байков, – не трогай, это больное! Я уже было устроился на прелестном диване в твоем кабинете, и тут… Кстати, почему в наших операторских комнатах диваны не такие удобные?

– Потому что оператор должен быть злой, быстрый и неприхотливый. Его нельзя приучать к комфорту. Оператора и так-то на съемки не выгонишь, а если он будет еще полеживать с удобствами – все, край! – охотно ответил один Саша на вопрос другого.

– Теперь понятно, – деловито согласился Байков и остановил Лизавету, уже взявшуюся за ручку двери: – Погоди, там у тебя гости…

– Что? – Она машинально посмотрела на часы. – Без двадцати одиннадцать. Только гостей не хватало. Кого черт принес?

– Вот за что люблю, так это за неженский строгий ум и сообразительность! И за умение задавать вопросы!

Лизавета удивленно вскинула брови – обычно Саша не балагурил столь плоско. Тот сразу посерьезнел.

– Честно говорю, не знаю. Но личность преотвратительная. Только я расположился поудобнее, это явление заглянуло в комнату, увидело меня, не поздоровалось и даже не спросило разрешения войти, а поинтересовалось, где ты. Я, как честный человек, ответил правду-истину, и тогда это чудо-юдо молча уселось в кресло напротив.

– А ты?

– Что – я? Встал и так же молча вышел. Хотел и вовсе уйти – не люблю душных людей, но сжалился над тобой, решил предупредить. Опасный тип, очень опасный…