Тайна совещательной комнаты - Леонид Никитинский Страница 20

— Ну… — серьезно задумалась Ри и собиралась уже порассуждать на эту тему, но в это время распахнулась дверь и влетела опоздавшая «Гурченко».

Майор сразу же отложил газету и отчитал ее деревянным голосом:

— Вы опять опоздали, Клавдия Ивановна! Ваше счастье, что конвойная машина сломалась, а то бы вас уже не было в коллегии.

— Но они опять всю ночь не давали мне спать! — закричала «Гурченко». — Как я могу исполнять обязанности федерального судьи, если они не дают мне спать?

Компания отреагировала вяло: видимо, сцена повторялась не в первый раз. Анна Петровна сбилась, и теперь ей пришлось распустить несколько петель, Шахматисты даже не оторвали глаз от доски, и только Хинди, которой, очевидно, еще не надоел этот спектакль, спросила с деланым любопытством:

— Кто, Клава? Кто не давал вам спать?

— Он! Мой бывший муж, скотина неблагодарная, — с готовностью сообщила «Гурченко». — Опять привел какую-то шалаву, представляете! Целую ночь пили портвейн в соседней комнате, музыку включали, а как я стала в стенку стучать, так он пригрозил меня убить! У меня истерики, надо судье сказать, пусть он звонит в милицию! Игорь Петрович, мы, что ли, зря избрали вас Старшиной?

— Я же уже звонил, — с раздражением сказал Зябликов. — Там всё знают: каждый вечер то вы трезвоните и жалуетесь, то муж рассказывает, что вы привели кавалера, распиваете водку, а потом топаете и скрипите диваном…

— Ах, значит, вы мне не верите? Потому что все вы, мужчины, кобели!

— Успокойтесь, Клава, выпейте чаю. — Хинди поставила перед ней чашку и повернулась к подошедший Ри: — Теннис-пенис, а это не твоя чашка. Возьми другую.

— Слушай, ты, подстилка больничная, — завелась Ри, — если ты еще раз…

Хинди, не дослушав, подпрыгнула и вцепилась в ненавистные, крашенные перьями волосы красавицы. Пытаясь освободиться, Ри случайным движением сбросила с нее дымчатые очки в розовой оправе и, топчась на месте, с хрустом раздавила их на полу.

— Мои очки! — закричала Хинди. — Сука!..

Все застыли, как в столбняке, и только опытный в таких делах Майор оттащил Хинди, как собачку, за затрещавшие в поясе джинсы.

— Вы что, вашу мать! — страшно закричал Старшина. — Этого тут мне не нужно!

— Давайте-ка ее сюда, — сказала Актриса, усаживая рядом с собой всхлипывающую Хинди, чье лицо, как у всякого близорукого человека, лишившегося очков, тут же стало беспомощным, — Ну, успокойся, детка. Мы купим новые очки, эти тебя все равно только портили. Все к лучшему в этом лучшем из миров. Пойдем и купим, у меня как раз деньги есть.

— Пусть она теперь покупает! — запальчиво сказала Хинди, — Она же раздавила. Слышишь, ты!..

Впрочем, это она говорила уже без злобы, с одной обидой, как успокаивающийся на руках у матери ребенок, да и Ри уже не могла ее слышать: чтобы сохранить лицо, она надела наушники плеера и стала приплясывать у стола: «Тыц-тыц-тыц…»

— Подсудимого привезли, — сказала, заглядывая в комнату присяжных, секретарша Оля. Она очень дорожила своей должностью и не расставалась с ключами то ли от двери, то ли от сейфа, которые болтались у нее на брелке в виде зайца. — Пора выходить, — И добавила громко, играя брелком по пути через зал: — Прошу всех встать, суд идет!

А «все» это была одна только сиротливо поднявшаяся со своей скамейки мама Лудова, на которую не то с сочувствием, не то с осуждением смотрела, устраиваясь на стуле и уже кутаясь в шерстяной платок, присяжная Анна Петровна Мыскина. Мама этого убийцы была, ясное дело, из интеллигентов, но по-человечески ее все равно тоже было жалко.

Вторник, 27 июня, 12.30

— Свидетель, на следствии вы утверждали, — начала допрос прокурорша, — что эта партия телевизоров, которая была задержана при попытке ввезти ее в Россию под видом радиодеталей, была не первой, которая декларировалась таким образом…

Толстый таможенник в совсем не шедшей ему голубой форме потел на трибунке.

— Нет, товарищ прокурор, раньше декларировали только детали для телевизоров, их везли через Владивосток для последующей сборки в Иркутске и в Тудоеве.

— Но на следствии вы утверждали, что телевизоры всегда собирались в Китае, никто их не разбирал, так и везли, а записывали как радиодетали. Вы утверждали, что подсудимый систематически вводил вас в заблуждение…

— Я возражаю, ваша честь! — всплеснула руками адвокатесса, — Государственный обвинитель третий раз задает свидетелю один и тот же вопрос, он уже ответил.

— Но на следствии он давал другие показания! Уважаемые товарищи присяжные, на следствии этот свидетель давал другие показания, я вам… Я оглашу!

— Так то было предварительное следствие, а это судебное! — закричала Елена Львовна, — Ваша честь! Вы судья или кто? Мало ли, что на предварительном следствии! На следствии он и убийство тоже признавал…

— Слово «убийство» тут пока еще вообще не произносилось, не ломайте мне процесс! — повысил голос судья. — Я сейчас занесу вам замечание в протокол!

— Почему вы делаете замечания только мне и не делаете их обвинителю? Это же она первой произнесла слово «убийство», кроме того, она давит на свидетелей.

— Да, вы уж там уж, — примирительно сказал Виктор Викторович прокурорше. — Вопрос об оглашении показаний на предварительном следствии мы решим позднее.

— Но я все же должна продемонстрировать присяжным протокол этого допроса, — сказала прокурорша, хватая том дела и делая с ним движение к скамье присяжных.

— Ну, продемонстрируйте, — устало сказал судья.

— Итак, том шестнадцать, лист дела шестьдесят пять, я представляю вам документ для обозрения, — сказала прокурорша и пошла вдоль барьера присяжных, держа раскрытый том в вытянутых руках.

Хинди близоруко щурилась, пытаясь хоть что-то разглядеть, но в это время, дойдя до Ри, которая тоже всматривалась в страницу бессмысленным взглядом, прокурорша увидела на ней наушники плеера и запнулась от негодования. Тут наконец наушники заметил и судья:

— Присяжная Огурцова! — Ри его не слышала, механически постукивая в такт музыке ногой, и судья повысил голос: — Марина Эдуардовна!

Ри поняла, в чем дело, вспыхнула и вытащила наушники из ушей. Присяжные ухмылялись, смеялся подсудимый в клетке, а Хинди, сидевшая как раз позади Ри, а потому и без очков все видевшая, торжествующе прошипела в ухо своей сопернице так, что услышала и прокурорша: «Теннис-пенис, теннис-пенис!»

— Ну, присяжная Огурцова, ну вы уж прям уж… Ну так же нельзя, здесь же суд, а не дискотека, — Виктор Викторович крутил ус с видом снисходительной укоризны, — Ведь это же не просто так бумажка, которую вам показывает прокурор, это до-ка-за-тельство! Продолжайте, Эльвира Витальевна! Вы уже всем все показали?

— Да, ваша честь. И я продолжаю утверждать, что свидетель изменил показания.