Любовь, похожая на смерть - Андрей Троицкий Страница 20

В кресле развалился Радченко; он положил ноги на кофейный столик, уставившись на экран, и пил воду из банки. Окинув взглядом фигуру Стаса, неодобрительно покачал головой:

– Ну, как здоровье?

– К черту здоровье… Меня обокрали. Вот…

Он бросил на стол пустой бумажник, подтянул красные в белый горох трусы, упал на стул. И, волнуясь, стал терзать телефонный аппарат, решив немедленно обзвонить банки и заблокировать кредитные карты. Голова работала плохо, из памяти выскальзывали какие-то важные цифры, но нужные телефоны он помнил твердо.

– Сэр, назовите, пожалуйста, четыре последние цифры номера вашего социального страхования, – в трубке слышался ровный голос банковского оператора.

– Моего? – не понимал Стас и еще сильнее волновался. – Моего страхования?

– Сэр, послушайте…

– Вы послушайте: у меня украли карточку вашего банка. Там кредитный лимит тридцать тысяч долларов.

– Сэр, я ничего не смогу сделать, если вы не назовете последние четыре цифры номера вашего социального страхования… Сэр, пожалуйста, вспомните…

Стас взял длинную паузу, уставился в потолок и назвал цифры. Голос оператора сделался человеческим. Дальше пошло легче, но везде говорили одно: получить новые банковские карты можно будет дней через десять. И то по возвращении в Америку. Когда разговоры закончились, Стас впал в глубокую грусть.

– По моим картам сделали дорогие покупки. Я потерял в общей сложности…

На листке бумаги он написал общую сумму потерь за вчерашний вечер и показал Радченко.

– Ничего себе, – сказал тот. – Ну, главное, что голова на месте. Теперь прими душ. Нам предстоит найти несколько подруг и друзей Аллы. Их адреса и телефоны у меня в кармане. До зарезу надо получить заявления этих людей. То есть письменно засвидетельствовать, что Алла жива и здорова. Хватит свидетельств трех человек. Как только соберем бумаги, пойдем в суд. Заручившись поддержкой свидетелей, докажем как дважды два, что женщина, найденная в парке мертвой и впоследствии кремированная, – это не Алла Носкова, а неустановленная гражданка, внешне похожая на Аллу.

– Понимаю, – кивнул Стас, занятый совсем другими мыслями. – А что это за ужасы по телику передавали? Шоу какое-то? Для тех, кто любит пострашнее?

– Обычные новости, – ответил Радченко. – Поторопись. Алла уже собралась и ждет внизу.

* * *

С утра по средам Леонид Солод устраивал прием посетителей. Он не пользовался своим парадным кабинетом, где недавно беседовал с Радченко, а давно уже выбрал для этих целей старое одноэтажное здание с осыпавшейся штукатуркой, ржавой железной крышей и высокой печной трубой, стоящее на дальних задворках усадьбы.

Сегодня все двигалось по раз и навсегда накатанной колее. В приемной собрались люди разного положения и достатка. Были тут городские чиновники, которые приезжали, чтобы решить какой-то мелкий вопрос – как правило, земельный. Попадались бизнесмены, эти обычно просили замолвить словечко кому-то из влиятельных знакомых Солода в Москве. Если Леонид Иванович брался помочь, то вопрос, который чиновники могли мурыжить годами, но не решить, оказывался улаженным всего за пять минут. Солод имел два с половиной процента от суммы каждого контракта, заключенного при его участии. Или сам назначал фиксированную плату за услугу.

Часами в приемной мучились хозяева небольших предприятий, которые Солод сначала дотировал, потом банкротил и прибирал к рукам за бесценок. Должники – самые большие зануды; они всегда просили отсрочку, хотя в глубине души понимали, что дышать им долго не дадут и лавочку прикроют до нового года. Да еще невозвратных долгов останется столько, что впору не в чужой приемной околачиваться, а бежать за границу. Или гроб заказать.

Пока люди дожидались в приемной, Солод лежал на широком, очень низком топчане, обитом полосатой красно-зеленой тканью, и листал деловые бумаги. Он пристроил ноги на круглый твердый валик, такой высокий, что босые ступни оказались выше головы. Закинул ногу на ногу, иногда поднимал и опускал голову, которая покоилась на подушке с золотыми кистями. Переворачивая листы, позевывал. Распахивал шелковый халат и чувствовал, как кожу приятно холодит струя воздуха от направленного в его сторону вентилятора.

– Угу, вот как, – прошептал Солод. – Хм-м-м.

– Что-что? – подал голос посетитель. – Простите, не понял.

У противоположной стены на единственном скрипучем стуле с жесткими вытертыми до белизны подлокотниками сидел мужчина в твидовом костюме, галстуке и темных туфлях. Это владелец крупного комбината строительных материалов, некий Василий Липатов, изнемогая от жары и духоты, дожидался, когда авторитетный акционер предприятия просмотрит финансовый отчет за первое полугодие. Обычно Солод такими пустяками не занимался – у него в кармане помещается много собственности, на него работают квалифицированные менеджеры. Если большой бизнесмен станет выполнять за своих клерков бумажную работу – какой он, к черту, хозяин?

Но тут случай особый, тут надо самому вмешаться. Комбинат в прошлом году на доллар инвестиций дал пять баксов чистой прибыли, дивиденды на обычную акцию составили… Солод присвистнул, вспомнив цифру. Когда в отрасли наметился спад, комбинат снова оказался курицей, несущей золотые яйца. Солод бросил папку с бумагами на пол, сделав вид, что чтение ему наскучило.

– Как Маришка? – спросил он.

В этой комнате Солод всегда разговаривал тихо, почти шепотом. Кроме того, он знал, что Липатов страдает жестокими приступами радикулита. Сделать резкое движение или согнуться в поясе для него всегда сильная, почти нестерпимая боль. Люди, попадавшие на прием, были вынуждены подниматься с того самого единственного стула, стоявшего у противоположной стены, делать несколько шагов в сторону топчана, на котором лежал хозяин, а потом низко нагибаться, потому что голос Солода был едва слышен. В таком полусогнутом положении проситель проводил бльшую часть времени.

– Что? – Не расслышав вопроса, Липатов подскочил на месте, вальсирующей походкой приблизился к лежаку. – Виноват, не понял?

– Маришка как? – еще тише, придушенным шепотом спросил Солод.

– Спасибо, что вспомнили… – Липатов, превозмогая боль в пояснице, склонился над Солодом. – Я ей передам. Как уж она рада будет! Как рада, когда услышит…

– А Коля как?

Липатов только по движению губ понял, что речь о его младшем сыне. Боясь пропустить новый вопрос, он застыл в неудобной позе, задом кверху и головой вниз. Кровь прилила к физиономии, которая сделалась розовой. Шея, перетянутая галстуком, налилась краснотой, рельефно выступили синие жилы.

– Спасибо, слава богу, – Липатов выдавил жалкую улыбку. – Двенадцать лет скоро исполнится. Я в следующем году собираюсь его в Англию отправить. Науки постигать. Там учителя отменные и всякое прочее… Пусть сорванец ума набирается.

Солод неопределенно хмыкнул. Можно было так понять, что учебу за границей он не одобряет. Липатов дал задний ход: