Когда он проснется - Фридрих Незнанский Страница 20

Что же было потом? Она с трудом вспоминала. Все происходящее запечатлевалось в ее сознании как сквозь сон. А может, это и был сон? Кажется, в какой-то момент она пришла в себя, открыла глаза. Было темно. Вокруг горели огни. Какой-то многоэтажный дом, свет из окон… Высокая темная машина. Ее опять тащили куда-то. Потом узкое темное пространство… Сильная тряска… Холод…

«Меня положили в багажник», – догадалась Оля.

Она ощупала свои запястья. Так и есть, клейкую ленту, которой связывали ей руки, не распутали, а просто перерезали, и она осталась на запястьях.

«Там был кто-то третий», – подумала она.

Перед ее глазами четко встала картина: один человек связывает ей руки лентой, другой прижимает к ее лицу мокрую тряпку, от которой исходит все тот же тошнотворный запах… Но был кто-то третий, кто не участвовал во всем этом, а неподвижно стоял в стороне и наблюдал, опершись об открытую дверку багажника. Оля видела его одно мгновение, и свет из окон бил ему в спину, мешая ей хорошенько рассмотреть его лицо, но на мгновение они встретились взглядами, и взгляд этого неподвижно наблюдающего человека вызвал в ней ужас гораздо более сильный, чем все манипуляции с клейкой лентой…

Оля снова попыталась встать. Колени ее дрожали, хотя в принципе она почти не испытывала страха. По крайней мере, так ей казалось…

Глаза ее быстро привыкли к темноте. В скупом свете, падающем из щели в потолке ее камеры, Оля увидела тускло поблескивающие ряды стеклянных банок.

«Подвал!»

Она на ощупь пробралась вдоль полок. Пол был цементированный, стены кирпичные. Она наткнулась на загородку для овощей, потом на металлическую лестницу, ведущую вверх. С трудом взобралась по лестнице и осторожно толкнула крышку люка, ведущего в подпол. Но он не шелохнулся. Оля, конечно, и не питала больших надежд на то, что люк окажется открытым. Ее радовало, что между досками пола и дверцей есть небольшая щелочка, в которую она может видеть, что происходит наверху.

В сенях горел свет. Оля из своего укрытия видела покрашенный коричневой половой краской порог и кусок стены, обитой сосновой вагонкой, и большую голову кабана с клыками, висящую на стене.

«Чучело… Похоже на охотничий домик. Или дачу. Чей-то дом…»

Она услышала голоса, затем шаги. Прямо у нее над головой заходили половицы, и грубые черные ботинки прошагали мимо нее. Заскрипела дверная ручка, ботинки переступили через порог и скрылись. За ними прошагали кроссовки и еще одни ботинки: на модной добротной подошве из какого-то серого пластика, с коричневыми вставками. Снова послышались голоса. На этот раз Оле удалось разобрать слова.

– Если она орать задумает, на улице слышно будет?

– Только возле дома, и то вряд ли… Да сюда никто и не заходит. А решит орать, опять усыпим.

Ботинок на пластиковой подошве сдвинул половик на полу, и Оле в лицо посыпался сверху песок и мелкий сор. Она отпрянула от щели, а когда через некоторое время снова выглянула, то, к своему глубокому огорчению, убедилась, что люк подпола сверху закрыли ковром. Из щели больше не проникал свет. Ничего не оставалось, как спуститься с лестницы и вернуться на матрас.

В подполе было прохладно. Оля закуталась в шубу, положила голову на пыльный матрас и закрыла глаза. Мысли потекли своим чередом, и спустя несколько минут Оле даже показалось, что никакого похищения нет и что лежит она в своей комнате, сейчас ночь… А скоро наступит утро, пора будет идти в институт… Вот только ноги почему-то страшно мерзнут. Оля почему-то вспомнила, как в детстве хотела стать фигуристкой. А родители в шутку пугали ее, что, мол, отморозит ноги на льду… И еще много чего вспоминала Оля, пока ее мозг проваливался в сон…

…В детстве Оля мечтала заниматься фигурным катанием или балетом, но сначала их семья жила в маленьком районном городе, где не было ни балетной студии, ни катка. Потом мать перевели на работу в областной центр, и Оля смогла один год позаниматься в секции фигурного катания. Тренер считал ее перспективной для парного катания – маленького роста, не без таланта, с огоньком и внешними данными.

Но потом родился младший брат – Тимофей. Тимошка… Елена Александровна вышла на работу через три месяца после рождения сына, а Оля переквалифицировалась в няньку. На спорт времени не оставалось.

– Ничего, доченька, подожди, потерпи, – утешала ее Елена Александровна. – Скоро Тимошка вырастет, и ты продолжишь заниматься. Посмотри, как он быстро у нас растет. Всего одну зиму ты с ним побудешь, а потом я найду няню…

Первая нянька была дальней родственницей Мартемьяновых, то ли троюродной сестрой Олиного отца, то ли его троюродной племянницей. Все называли ее тетя Софа. Это была полная женщина с черными волосами, уложенными короной вокруг головы. Любой одежде она предпочитала яркие цветастые длиннополые халаты, у нее их имелось штук сто. Стоя в таком халате посреди кухни, уперев руки в бока и высоко подняв голову с царственной прической, тетя Софа вселяла в окружающих чувство уважения и полного порабощения. Елена Александровна перед ней заискивала. Оля просто ее боялась.

Тетя Софа нигде не работала, имела вторую группу инвалидности – еще в молодости, работая на швейной фабрике, она получила производственную травму. С тех пор она получала от государства двадцать пять рублей пособия и умудрилась на эти деньги купить машину, а каждую осень ездить по туристической путевке в Болгарию. Мартемьяновы считали ниже своего достоинства выяснять, откуда у тети Софы берутся деньги на эти житейские удовольствия.

– Лена, это не наше дело, – говорил Валерий Николаевич, когда на семейном совете решалось, приглашать или не приглашать тетю Софу.

Некоторое время спустя Оля слышала, как мать, секретничая со своей подругой, обронила фразу:

– Говорят, у нее любовник – генерал.

Когда подруга сделала большие глаза и молча кивком указала на Олю, игравшую в той же комнате, мать ответила:

– Да ну! Она еще ничего не понимает.

Тетя Софа переселилась в их трехкомнатную квартиру. С собой она перевезла старинную ручную швейную машинку «Зингер» и баул с выкройками и отрезами. Ее поселили в детской и отдали ей Олину кровать, а Олю перевели спать на диван.

– Пожалуйста, потерпи, – снова попросила мама. – Это временно. Мы скоро купим тебе и Тимошке новую кровать. Помнишь, ты хотела двухъярусную кровать с лесенкой, чтобы спать наверху? Мы с папой купим ее, если ты пока согласишься поспать на диване.

«Двухэтажная» кровать была розовой мечтой ее детства. Оля с готовностью пожертвовала няньке свою уютную кроватку.

И началась новая жизнь. Елена Александровна уезжала на работу к девяти, Валерий Николаевич, который в то время занимал пост главного редактора областной газеты, должен был ежедневно быть на службе к десяти часам. Обедали оба на работе. Вечерами старались сменять друг друга на «боевом дежурстве» по кухне. Когда мама приходила домой пораньше, то папа задерживался, и наоборот.