Эффект бандерлогов - Александр Дав Страница 2

Сгорбившаяся старуха, едва передвигая ноги, вышла из подъезда дома в элитном районе центра Москвы. Никого не удивило, что бабка, еле державшаяся на ногах, одна пошаркала за угол. К ней привыкли. И охранники, и консьержи знали – бабуля с пятого этажа. Мать известного дирижёра. Она была старой, но в полном уме. Старость сделала её не только глухой, но ещё злой и неприветливой. Она никогда не здоровалась и не смотрела на людей. Молча уходила. Молча приходила. Ходила каждый вечер покормить уток на близлежащий пруд, замаливая тем самым, по её мнению, грехи своей молодости, связанной с миром Мельпомены и изобиловавшей бурными романами с известными поэтами весёлых шестидесятых. Пошаркает туда, а примерно через час возвращается. Вот и на этот раз – потупила взгляд в пол и, бормоча проклятия всему миру, – скрылась за дверью. Старуха зашла за угол. Не оглядываясь, она вдруг ускорила движение. С каждым шагом она двигалась быстрей и быстрей. Когда расстояние от дома увеличилось до такой степени, что её перестали фиксировать камеры видеонаблюдения, бабка юркнула в высокие вечнозелёные заросли можжевеловых дерев и исчезла. Минут через пять в противоположной стороне из кустов вынырнула молодая девушка в спортивной куртке, тёмной вязаной шапочке и чёрном шарфе, закрывавшем почти всё лицо. В руках она держала большую матерчатую сумку тёмно-серого цвета. Девушка быстро зашагала по направлению к станции метро и уже через семь минут растворилась в людском потоке, затерявшись в бурлящей разнородной массе пассажиров. Старуха в подъезд не вернулась. Сменившиеся как раз во время её отсутствия консьержи и охранники не заметили сего странного обстоятельства. Они и не могли заметить. Одна смена – уехала отдыхать. Вновь заступившие – вообще ничего не подозревали о затянувшейся прогулке престарелой жительницы.

Но что же это за странное преобразование в кустах? Куда делась старуха? И откуда взялась девушка с большой сумкой? А дело было так…

Хозяева квартиры в этой же «элитке», но двумя этажами выше – уехали надолго. Они жили на два дома. Зимой чаще в Москве. Летом – в Ницце. Хотя и в зимние месяцы уезжали на несколько недель в Альпы, оставляя квартиру на домработницу Катю. Вот и теперь Катя осталась за хозяйку в квартире профессора Хомич и его супруги. Квартира была чистой, и только два раза в неделю Катя поливала цветы да протирала пыль. На этот раз она приехала на квартиру рано утром в понедельник и осталась на три дня. Она жила тихо, ступая на цыпочках и стараясь как можно меньше производить шума. Цветов было много, и Катя любила с ними разговаривать. Для полива она использовала специально приобретённую хозяйкой лейку и проводила эту, казалось бы, незамысловатую процедуру строго по графику, в специально подобранное время. График полива висел на стене, и хозяйка дома Алла Степановна требовала строгого его соблюдения. Окончив с поливом, домработница подошла к картине неизвестного художника, висевшей на стене, отодвинула её и, не снимая тонких резиновых перчаток, в которых обычно убиралась, просунув руку под раму – достала ключ от сейфа. Сейф находился в кабинете хозяина Даниила Львовича, и был замаскирован, представляя собой подставку под аквариум. Огромный, с морской водой и диковинными обитателями, он был гордостью хозяина и занимал полстены кабинета. Обслуживали его работники специализированной фирмы, приходившие раз в месяц. Аквариум стоял на красивой тумбе, выполненной из красного дерева. В ней же находилась сложная система очистных, воздушных и иных прибамбасов для этого чуда «аквадизайна». Сейф был аккуратно и незаметно вмонтирован в боковую стену. Получалось – одна боковина имела нишу, совершенно незаметную для людей, обслуживающих аквариум. Никто из них даже не заметил ни разу чего-то неладного в конструкции. Они чистили, промывали, проверяли работу и уходили. Знали о сейфе только хозяин и его жена. Ну, конечно, и те, кто его производил. Но они жили далеко. Сейф был привозной, из-за «бугра». Сделан он был под заказ и доставлен в квартиру точно в срок и без нареканий со стороны заказчика. Но как-то однажды, когда хозяева были в отъезде, в квартиру позвонили из службы доставки. Привезли заказанный давно диван. Катя хотела принять заказ, но оказалось, он оплачен наполовину. Поскольку диван доставляли не из-за «бугра», а из-за пределов Садового кольца, то доставили его с опозданием почти на месяц. Хозяева не дождавшись – уехали. Что было делать? Она позвонила в Ниццу, и Алла Степановна, после долгой паузы, терзаний и мучений, всё же открыла тайну тумбы. Сказала, где взять ключ, – «в духовом шкафу на кухне», но страстно просила никому не говорить об этом. Хозяйке уж очень хотелось получить долгожданный диван. Катя взяла из сейфа указанную сумму, оплатила заказ, и пахнущий кожей красавец разбросал свои блестящие плечи в гостиной, напротив камина. Катя, конечно, клялась в исключительной честности и порядочности. Она и в мыслях, де, не держала подумать даже кому-то сказать о сейфе и тем более о его содержимом. Всё же по приезде хозяева сменили замок сейфа, а ключ перепрятали в другое место – за картину, изображавшую то ли «Утро на ферме», то ли «Секс на лужайке». Этакий крик души амбициозного, но, по-видимому, бесталанного художника. Ключик висел там тайно от всех много дней, пока Даниил Львович не прибежал домой днём, как раз во время уборки квартиры. Даниил Львович был человеком от науки. Доктора заработал ещё до той поры, когда диссертации штамповались сотнями и продавались легко и непринуждённо, как картофельные чипсы к пиву. Ещё до того момента, когда весь депутатский отряд дружными рядами выстроился в очередь за получением научной степени. До того, как работы кандидатов и докторов можно было представлять, как копии друг друга, для заверения нотариусом, настолько они были одинаковы. И это естественно, так как писали их одни и те же люди, поставившие на поток решение задачи по повышению значимости депутатского корпуса. Доктора наук, имевшие до этого не полное высшее, а иногда и неоконченное среднее, заседали в палатах. Они гордились своими приставками на вычурных, отмеченных двуглавым гербом визитках – к. э. н., или д. ф. н., что означало соответственно – кандидат экономических наук и доктор философских наук. Что, естественно, придавало шику в глазах бывших друзей по ПТУ или пацанов из одной «Бригады». Расценки на научные труды были сносными. Кандидатская от трёх тысяч долларов. Докторская от семи тысяч. Наш профессор – был настоящим. Но совдеповски заточенным. Тогда тоже упор делался на применение своих знаний в рамках учения марксизма-ленинизма. С годами страсть к идеям Маркса – Ленина прошла. И он приспособился к враждебной ранее идеологии обращения свободного капитала. Но об этом позже.