Рандеву с покойником - Лариса Соболева Страница 2

Это сказал… по телефону… человеческим голосом… покойник! Вполне нормальным голосом, каким говорил при жизни. Хрусталев ощутил присутствие мертвеца на каждом метре площади дома – за спиной, над головой, всюду. Тут его повело, и, падая, он подумал: «Я умираю. Как хорошо…»

2

В это же воскресенье, восьмого мая, но часов в одиннадцать ночи в шикарном автомобиле «Фольксваген» ехала казна города. В смысле не деньги, а человек, заведующий казной, – Валентин Захарович Ежов. Этого сорокалетнего господина можно было бы назвать привлекательным, если бы не его волюнтаристский склад характера, излишняя надменность и недоверчивость, которые очень отразились на внешности. Он худощав, всегда с прямой спиной, стрижен коротко и аккуратно, темноволос, скуласт, с тонкими чертами лица, достопримечательностью которого являются въедливые черные глаза. Основная черта Ежова – мстительность, потому его боятся сослуживцы, а простые смертные ненавидят. Он умен, когда хочет – вежлив, подвержен частой смене настроений.

А настроение на данный момент у него было самое отвратное. Во-первых, какая-то подлюга подсунула «желтуху», где опубликовали интервью его законной. Он подсуетился – тираж, пришедший из области, весь скупил еще вчера, в субботу утром. А сегодня на банкете в честь дня рождения банкира Цинкова неизвестный мерзавец подбросил в карман пиджака газетенку. Ежов этого даже не почувствовал. Сунул руку в карман, а там она, знакомая каждой буковкой газетка! Теперь гарантии нет, что сей номерок не попал еще в чьи-то руки. С Алькой, родной женой, распустившей язык, он еще не говорил. Она пару дней решила провести у заболевшей мамочки. К теще он, конечно, не поедет выяснять отношения – с двумя гарпиями ему ни за что не справиться, но когда Алька вернется домой… И Ежов заскрежетал зубами. Во-вторых, Цинков вел себя по-хамски: Ежов его поздравлял, а он повернулся задом и разговаривал в голос с тлей из камерного оркестра, до того пилившей на скрипке. Это называется – приехали!

И тут Ежов тоже приехал на условленное место. Заглушил мотор, выключил фары. Ждал недолго. Сделав круг на повороте, резко затормозила «Волга» и сразу умчалась, оставив женскую фигуру, маячившую в темноте. Фигура целенаправленно двинулась в сторону автомобиля Ежова, а он приготовил машину к старту. Минуту спустя вел «Фольксваген» уже по дороге к дачам.

А присоединилась к нему совесть города, то бишь заместитель главы администрации по социальным вопросам Зинаида Олеговна Туркина. Зиночка похожа на перину, до отказа набитую пухом. У нее короткая модельная стрижка «мисс начальница», одета в деловой костюм строгого покроя, предназначенный для банкетов. Одежда совести города может показаться однообразной, но заикнуться на эту тему равносильно смерти. У Зиночки одеяния делятся на две разновидности: костюмы деловые и костюмы нарядные. Первые строже, вторые дороже. Зинаиду Олеговну в городе прозвали гюрзой, потому что, когда у нее чего-то требуют, она будто впадает в транс, глаза ее стекленеют и смотрят сквозь собеседника. А после требователь может рассчитывать на отказ по всем статьям или ответный укус: гюрза его со света сживет. Впрочем, ей льстят подобные эпитеты: кобра, акула, гюрза. Это значит, что она внушительная дамка, а не рядовая пешка, коей не имеет права быть женщина, занимающаяся политикой даже в крохотном провинциальном городке.

– Ты видела, как Цинков себя вел? – спросил Ежов, сжав скулы.

– Еще бы! – Она хищно сузила и без того узкие глазки, а на ее круглых щечках заиграл румянец негодования. – Ты не знаешь, что он еще и сказал при том.

– И что же?

– Когда я говорила тост, а он нагло в голос разговаривал с этой, из оркестра, как и на твоем поздравлении, скрипачка ему сказала: «Юра, нельзя же так неучтиво относиться к людям». А он: «Где ты увидела людей? Вон те, что ли? – И в нашу сторону сделал кивок. – Это, – говорит, – не люди, а халявщики и вымогатели. Я их не приглашал».

– Кто передал?

– Да так, один из «шестерок». Он рядышком стоял, все слышал.

– М-да, опустил ниже плинтуса, говнюк. Вот тебе и демократия, скрещенная с капитализмом. Нас уже в грош не ставят. Я ему устрою!

– Ничего ты с ним не сделаешь, – с неудовольствием буркнула Зина. – Мы Цинкова упустили. Теперь у него деньги, а они делают человека независимым, к глубокому нашему прискорбию. Как меняются люди! Еще недавно был хотя бы почтительным.

– Скрипачка – его любовница?

– Однокашница.

– Я уж подумал, у него плохой вкус. Начнем с нее. Она, кажется, на двух работах ишачит?

– Да. В оркестре и в музыкальной школе.

– Значит, пока ей хватит школы. А там и он где-нибудь маху даст.

Длинный и ровный отрезок пути тянулся вдоль зарослей с одной стороны и железнодорожного полотна – с другой. Фары осветили пешехода, сощурившего глаза от яркого света и уступившего дорогу автомобилю. Ежов, проехав мимо, вдруг затормозил и сдал назад на несколько метров. Машина резко остановилась, Валентин Захарович выключил свет, нервно вглядываясь в темень.

– Что с тобой? – удивилась Зина.

Ежов, не говоря ни слова, выскочил из машины, нервно огляделся, но подозрительный тип, привлекший его внимание, пропал, будто его и не было. Вернувшись в машину, Ежов некоторое время сидел в напряжении. Можно было подумать, вспоминал, заперт его сейф или нет.

– Что тебя так обеспокоило? – спросила Зина.

– Померещилось, – тронул он авто с места, очнувшись. – Привидится же такое…

В доме, куда они приехали, было сыро и прохладно. Весна хоть и выдалась ранняя, но несколько дней назад значительно похолодало. Ежов, растапливая камин, бросил Зине свернутую газету:

– Прочти. Кстати, что пить будешь, шампанское или коньяк?

– Шампанское я пью на работе, а обычно… ты же знаешь.

Он выпил рюмку, а Зина тянула маленькими глотками, просматривая заголовки. У всех слуг народа в данном городе – особые пристрастия к выбору напитков. Ежов пьет исключительно дорогой коньяк, и, если ему предложить дешевенькое пойло, он оскорбится на всю оставшуюся жизнь. Мэр глушит виски, естественно, не из дешевых сортов. Хрусталев пьет все, что нальют, – на халяву и уксус сладкий. Зиночка выбирает спиртное по ситуации: на работе – шампанское, с любовником – коньяк для подогрева страстей, а дома – только вино, и только изысканное.

– Статья называется «ЖЕНА НЕ СТЕНА», – подсказал Ежов.

– Угу, нашла. – Зина удобно устроилась в кресле, закинув ногу на ногу, отхлебнула коньяку, начала читать вслух: – «Мне долго пришлось уламывать жену второго лица в городе N, чтобы получить интервью. Несколько месяцев осады увенчались успехом. И вот в девять вечера я очутилась у бара «Корсар», где жались друг к другу “мерсы” и “тойоты”, заказала кофе и токай. Ждала час. Я, признаться, думала, что снова меня обманули, но тут у входа остановилась роскошная иномарка. Из нее вышла и вплыла в зал уверенная в себе женщина, широкомасштабная, как сама матушка-Россия. Когда она, пробежав глазами по залу, уверенно направилась ко мне, я еще раз поразилась ее размерам. О, что это за женщина! Этакое ожившее творение Зураба Церетели лет сорока – сорока пяти». Точно подмечено, Аля будет в бешенстве, – прокомментировала Зина.