Ураган. Привидения, которые возвращаются - Николай Шпанов Страница 2

— Покажем гостям что-нибудь такое… Советско-французская дружба?! Есть идея: связываем два самолета и — немножко пилотажа. Именно сейчас, здесь. А если прилетят "мессершмитты", мы вместе деремся. А?

Что мог ответить Андрей под взглядом Арманс? Заговорить об уставе, о том, что он всего только офицер для связи? Андрей поднял стакан и поглядел на капрала Арманс.

— Са ва!

— Нам нужна лента, — сказал Анри, — вот такая, — и показал на ленту, вплетенную в волосы официантки Любаши, — только подлинней. Ну-ка, капрал!

Арманс выплела ленты из волос растерявшихся официанток Лизаньки и Любаши. Ленты связали.

— Коротковато, — сказал Анри, но выпили еще, и Андрей сказал:

— Сойдет!

И вот: "Петля?!", "Силь ву плэ"… А потом посадка, вручение лент их владелицам, и Арманс, бросив быстрый взгляд на Андрея, торжественно поцеловала Анри в лоб.

— Поцелуй чести, — сказала она и перевела по-русски для одного Андрея, хотя он отлично знал, что этим поцелуем Арманс награждала возвращавшихся из боя с победой над фрицами. Но, значит, его нынешний полет стоил такого поцелуя?! Что ж! Андрей на ватных от возбуждения ногах шагнул к Арманс. Но она отвернулась, словно не видя его.

— Капрал! — тихонько окликнул Андрей.

Она поглядела через плечо:

— Будет за мной.

Вот тут-то, пока опешивший Андрей стоял потупившись, Лесс и придумал это — с "талисманом дружбы".

— Вы двое стоите того, чтобы разломить пополам монету; когда-нибудь, когда вы уже забудете обо всем, что тут было, станете старичками, может быть, даже забудете лица тех, кто здесь был, вы узнаете друг друга по этим кусочкам монеты. Приставите их один к другому и обниметесь.

— Ведь будет же, черт возьми, время, когда мы станем встречаться, как человек с человеком… Иначе за что же мы деремся?! — воскликнул Анри.

— Он прав, — сказал Барнс, — но пилить монету долго, а сломайте какой-нибудь сувенир… Что-нибудь…

— А почему только они двое? — спросил Лесс. — Уж загадывать встречу, так всем вместе. Нас пятеро. Пять летчиков из разных стран, с разных концов света, из разных полушарий. Право, было бы здорово назначить день и место встречи.

— В "шесть часов вечера после войны"? — крикнул Андрей.

— После этой, последней войны, — поправил Грили.

— Ну, насчет последней… — усмехнулся Барнс.

— Непременно последней! — настаивал Грили. — Люди придумают сыворотку, убивающую в мозгу клетку войны; просто перестанут понимать, что такое война.

— Уж я-то знаю немцев, — авторитетно заявил Лесс, — они немедленно изобретут антисыворотку и будут прививать ее всем фрицам при рождении.

— Я, как социалист… — начал было Грили, но его перебил Анри:

— Социалист его величества?..

Пропустив колкость мимо ушей, Грили настойчиво продолжал свое:

— Все мы…, вы, вы, вы… все, кроме мистера Черных, пришли на войну с почтовых, пассажирских, транспортных машин, и все мы должны на них вернуться. И не только мы четверо, а и вы, мистер Черных, после этой войны снимете погоны и будете летать на линии Москва — Париж…

Заспорили о сроках, о месте встречи, стали искать, что бы разломить на пять частей. Галич потянул торчавшую из кармана Андреевой гимнастерки открытку:

— Вот, разорвем…

— Позвольте! Я даже не успел прочесть.

— Ладно, пусть читает, — великодушно разрешил Барнс.

— Но вслух! — лукаво заявила Арманс.

Андрей читал, Арманс переводила: друг Андрея, Вадим Ченцов, в ознаменование защиты кандидатской диссертации получил от матери Андрея подарок — картину. Открытка, на которой пишет Вадим, — репродукция с картины.

— Препротивный сюжет, — сказал Галич, поглядев на открытку: снежная пустыня, волк, одиноко умирающий, не достигнув еле видного вдали леса…

— Да, не желаю никому из нас пятерых очутиться в таком положении, — согласился Барнс.

— Именно потому, что ни один из нас не должен стать таким… — Андрей ткнул пальцем в открытку, — и предлагаю разорвать ее на пять частей.

— Са ва! — сказал Анри.

— И вот что, господа, — хладнокровно, вразрез общей возбужденности, проговорил Грили, — каждый из нас должен знать, что он не одинок. Делая хорошее — не забудь: остальные четверо сделали бы то же самое. Захочешь сделать дурное — помни: остальные отвернулись бы от тебя. Если станет невмоготу — дай знать любому из четырех: у тебя четыре друга.

— Мне нравится то, что вы сказали, лейтенант, — сказал Анри, — делим этого волка.

Галич протянул руку:

— Делю я!

Анри покачал головой.

— Нет! Капрал Вуазен шестая среди нас. Дели, Арманс!

И когда Арманс разорвала открытку на пять неровных кусков, Анри сказал:

— Пусть местом нашей встречи, или встречи этих кусков, сигналов победы или бедствия, будет адрес Арманс. Ты согласна, капрал?

— Мой майор!

— Твой адрес?

— Рю Давид, 17.

— Э, да мы с тобой соседи — я на улице Эльзас-Лотарингии. Это же здорово, капрал!

— О мой майор! — И Арманс вытянулась, как всегда отчетливо щелкнув каблуками своих блестящих коричневых сапог.

Андрею хотелось броситься к ней и целовать ее руки, волосы, глаза. Он уже не понимал, что будет дальше.

***

Наутро гости улетели. В штабе эскадрильи Анри показал Андрею приказ комдива об отправке "Лотарингии" на отдых. А для Андрея была телефонограмма: прибыть в штаб дивизии. Там — рассвирепевший комдив, жестокий разнос, угроза отдать под суд за безобразие в боевой обстановке и приказ: немедля покинуть эскадрилью.

Немедля?!

Приказ — это приказ: Андрей уехал, так и не увидев Арманс. А если бы кто-нибудь знал, как он был влюблен!..

***

Андрей приоткрыл глаза: на противоположной стене часы с перезвоном отбивали три. Минута в минуту в далекой прихожей крепко хлопнула дверь. Этот звук был с детства знаком Андрею: генерал приехал обедать. Андрей поспешно спустил ноги с дивана и застегнул воротник.