Игра без правил - Энтони Гальяно Страница 2

Проводив Домингеса взглядом, я вернулся и снова нажал на кнопку звонка. Послышались шаги, дверь открыла горничная и молча провела меня через огромную гостиную. В доме стояла прохлада, как в холодильной камере, но он выглядел бы холодным при любой температуре. Абсолютно белые стены, выложенные гигантских размеров мраморными квадратами плитки, словно вырубленные из высокогорного льда. Вдоль стен стояли вазы, скульптуры, повсюду висели картины, частью мексиканские, но в основном азиатские. Над камином располагался портрет первой жены полковника, матери Вивиан, красивой полуфранцуженки-полувьетнамки, на которой он женился против воли начальства в те дни, когда мы еще держали в Сайгоне своих советников.

Портрет снова напомнил о Вивиан. У ее матери было такое же овальное лицо и высокие скулы, такие же блестящие черные волосы. Она погибла в автокатастрофе во время эвакуации из Сайгона. Полковник привез Вивиан в Штаты маленькой девочкой, а через несколько лет женился на даме, семья которой разбогатела на издательском деле. Она-то и обеспечила начальный капитал для «Чистых лабораторий», фармацевтической фирмы полковника. От этого брака родился Ник, сводный брат Вивиан, парень, к которому я долго пытался проникнуться симпатией, пока не забросил это дело в пользу менее трудных занятий.

Полковник Паттерсон мало говорил о своей второй жене. Я знал, что ее звали Мона, что ее семья владела Вермонтом и что она похоронена в графстве Палм-Бич. Если где-то в доме и висел ее портрет, я никогда его не видел. Возможно, полковник держал ее фотографию в бумажнике, но опять же вряд ли. Сентиментален он был не более, чем придорожный столб. Логично предположить, что женился он главным образом из-за денег.

Сам не знаю почему, я повернул голову и увидел Рудольфа Уильямса, который смотрел на меня со второго этажа. Уильямс был доверенным лицом полковника, служил вместе с ним и до, и после Вьетнама. Он спустился по винтовой лестнице с легкостью человека, хорошо знавшего этот путь. Все время, пока спускался, Уильямс не сводил с меня глаз. Могу припомнить лишь немногие наши встречи, когда он не пытался меня чем-нибудь припугнуть — в своей полуприятельской, преувеличенно развязной манере. Я был для него чужаком, бесконечно далеким от семьи, членом которой он имел полное право себя считать. Даже когда я встречался с Вивиан и все об этом знали, ничего не менялось.

Уильямс — никто, кроме полковника, не называл его Рудольфом — никак не мог понять, почему полковник нанял личного тренера, вместо того чтобы воспользоваться его услугами, ведь он выглядел так, словно родился и вырос в элитном тренажерном зале. В принципе, ответ был прост: оба они слишком хорошо друг друга знают, и полковник решил, что необходимо разнообразие и нужен человек, который сможет порадовать его чем-нибудь новеньким. Идея потренироваться с бывшим полицейским ему тоже понравилась. Конечно, он тщательно проверил меня, притом через очень серьезных людей. Ко времени нашего первого занятия у него уже было досье на меня начиная с детского сада, о чем он вполне однозначно дал мне понять. Еще он знал, почему я больше не служу в нью-йоркской полиции, но никогда не упоминал об этом, хотя все остальное мы обсуждали вполне свободно.

Уильямс выглядел лет на пятьдесят, и было известно, что он слишком жесток даже для «зеленых беретов», а это, если вдуматься, звучит жутковато. Армейское начальство в свое время назначило его в разведывательный патруль, от греха подальше. Он уходил в джунгли на несколько недель, отрезал у пойманных людей носы и уши и, когда возвращался на базу, использовал их вместо отчета. Чем больше ушей, тем больше он зарабатывал денег. Ростом он был 6 футов 8 дюймов и весил около 260 фунтов, хотя без стероидов вряд ли набрал бы больше 240. Голову Уильямс брил наголо, у него были ярко-голубые глаза, как у викинга, собравшегося в набег, и длинные, закрученные вверх рыжие усы, тронутые сединой. Представить его с ожерельем из человеческих ушей на шее не составляло труда. Созданный для войны, он был слишком крут для гражданской жизни.

Уильямс оглядел меня с головы до ног и ухмыльнулся.

— Ты что-то размяк, — произнес он. — Что случилось? Йогой, что ли, занялся?

— Оригами, — ответил я. — У меня уже черный пояс.

Мы обменялись рукопожатиями. Его рука оказалась такой грубой, что с закрытыми глазами можно было представить, будто держишь кусок отшлифованного песком плавника. Он сжал мою кисть сильнее, чем следовало, и в этом весь Уильямс — никогда не упустит возможности показать свое превосходство.

— А я и сейчас могу сломать пять досок любой рукой, — сообщил он, разглядывая свои ладони с таким видом, будто недавно обнаружил их под кроватью.

— Тебе надо было стать лесорубом, — сказал я. — Мог бы сэкономить кучу цепных пил.

— Это, типа, шутка?

— Где полковник, Рудольф? Я явился не для того, чтобы упражняться с тобой в остроумии.

Услышав свое имя, он нахмурился.

— На улице, у бассейна.

Я прошел вслед за ним вдоль сплошного ряда окон к большим стеклянным дверям, ведущим во внутренний двор. Снова оказавшись на августовской жаре после прохладного дома, я чувствовал себя так, словно пробирался сквозь невидимую вату.

Солнце ярко освещало поверхность бассейна, и она сверкала, как жидкая бирюза. В дальнем углу, за столиком, под желто-зеленым полосатым зонтом сидел полковник. Он смотрел в бинокль на океан. Я проследил направление его взгляда и увидел белую яхту, стоявшую на якоре ярдах в трехстах от берега. Море было таким же голубым и ровным, как вода в бассейне. Небо выглядело как мечта туриста о нескончаемом лете. В вышине летел одинокий маленький самолет, тянувший рекламное полотнище, надписи на котором не было видно из-за ярчайшего солнца. Когда я подошел, полковник встал и затянул пояс черного шелкового халата. Я знал, что он не любит рукопожатий, и не стал подавать руки.

Полковник был одного со мной роста, но поджарый, как лис, будто не набрал ни фунта со времени окончания колледжа. Надо лбом у него рос пучок прямых седых волос, зачесанных назад и смотревшихся на узкой голове, как ермолка или латексная шапочка, какие надевают иногда спринтеры. У полковника были проницательные светло-серые глаза, потрясающе загорелая кожа, гладкая, как пластик, и очень высокие скулы, словно у бывшей манекенщицы, — хотя, если бы ему сказали об этом, он бы не оценил шутки. Я знал, что ему семьдесят, но выглядел он по крайней мере на десять лет моложе. Мы кивнули друг другу и сели на жесткие тиковые стулья.

— Ну, Джек, как дела? — произнес полковник совершенно не свойственным ему оживленным тоном.

Он перевел взгляд на Уильямса.

— Мы поговорим, Руди.

Уильямс кивнул и пошел обратно вдоль бассейна, ступая уверенно, как тигр по знакомой тропе. Появилась горничная, наполнила стаканы апельсиновым соком из хрустального графина, поставила его на салфетку в середине стола и исчезла.

— Дела отлично, — солгал я. — Для этого времени года.

— Тренируешь сейчас каких-нибудь интересных людей? — спросил полковник.