Удар новичка - Джеймс Хедли Чейз Страница 2

– Тридцать два, сэр.

– Ты у нас уже четыре года, с тех пор как вернулся с войны?

– Да, сэр.

– И три года ты работал перед войной. Литбетер работает у нас всего пять лет, а уже заместитель заведующего отделом, в то время как ты все еще прозябаешь за одним и тем же столом.

– Я думаю, ему просто везет, сэр, – сказал я, понимая, что не это он хочет от меня услышать.

Стенвуд покачал головой.

– Нет, причина в том, что он старается сделать работу как можно лучше, а ты не отличаешься особым тщанием.

– Это не совсем так, сэр, – начал было я, но осекся, поймав его взгляд. Стенвуд мог выглядеть очень жестким, и сейчас был именно таким.

– Не надо оправданий, Чэд. Я знаком с твоими ежемесячными отчетами, а в настоящее время постоянно наблюдаю за твоей работой. Ты ее выполняешь спустя рукава, и тебя совершенно не интересует престиж отдела.

У меня пересохло во рту. Работа приносила мне мало удовольствия, но я все же тешил себя мыслью, что со временем сумею подыскать что-нибудь получше.

– Если бы кто-нибудь другой из моих подчиненных, – продолжал старик, – работал так же, как ты, я немедленно избавился бы от такого служащего. Как тебя понимать, Чэд? Ты больше не хочешь работать у нас в отделе?

Я не ожидал столь участливого тона, но все же довольно быстро ответил:

– Что вы, сэр. Конечно, я был действительно несколько ленив, но обещаю, если вы дадите мне время, то подобное больше не повторится.

Стенвуд поднялся и принялся ходить по кабинету.

– Мы с твоим отцом были хорошими друзьями. И только поэтому я даю тебе шанс отличиться. С этого дня ты будешь заниматься несколько другими обязанностями.

Я перевел дыхание.

– Спасибо, сэр.

– Не торопись благодарить меня. – Стенвуд вернулся за свой стол и вновь уселся. – Это достаточно специфическая работа, и, я надеюсь, она как раз по тебе. Она не для лентяев, и это – твой последний шанс. Чтобы как-то подбодрить тебя, отныне твоя зарплата повышается на сто пятьдесят долларов. Но никаких ошибок больше.

На меня словно подуло холодным ветром. Была только одна работа, которая подходила под это описание, и именно ее я меньше всего желал. Она была кошмаром, петлей на горле Литбетера. Работа, сделавшая его лысым в течение шести месяцев…

Стенвуд вдруг улыбнулся.

– Я вижу, ты все понял, Чэд. С этого дня ты – личный поверенный в делах Шелли.

Вы наверняка слышали о Джошуа Шелли. О том, как он сделал свои миллионы, выпуская трактора, и как удвоил состояние, перейдя на выпуск танков.

Но вы, вероятно, не слышали, что, когда он умер в 1946 году, все его состояние – а это около семидесяти миллионов долларов – перешло к его единственной дочери Вестал.

Управление этим громадным капиталом было передано Пасифик-банку, но с одной оговоркой в завещании. Если Вестал будет не довольна ведением дел, она в любой момент может перевести деньги в другой банк. И, будьте уверены, такого клиента приняли бы с распростертыми объятиями всюду.

Надо отметить, что Вестал была сволочью высшей категории, и я ни в коей мере не заблуждался на этот счет. Свои молодые годы она прожила под строгим контролем отца. Думаю, не стоит напоминать, что это был за человек. До самой своей смерти он держал дочь в ежовых рукавицах. Он не давал ей денег, всячески измывался над ней, не разрешал встречаться с молодыми людьми. У Вестал не было даже подруг. В течение двадцати лет она жила, словно монашка. Если бы у нее была добрая, открытая душа, то стоило бы пожалеть девушку, но Вестал была истинной дочерью своего отца: злая, завистливая, скупая. Когда старик отдал Богу душу и Вестал заполучила семьдесят миллионов, она вырвалась из своего заключения на волю, как бык, почуявший запах крови.

В течение последних шести лет не менее пятнадцати лучших служащих Пасифик-банка брались за ведение ее дел. Если они и не бросали работу из-за простого отчаяния потерять ее, то все равно были изгнаны Вестал как не справившиеся с обязанностями.

Литбетер протянул на этой работе дольше всех: вот уже девять месяцев он был добровольным рабом этой фурии. А по тому, что он мне рассказывал, я имел представление, насколько тяжела его ноша.

Все в банке были в курсе дел Шелли. Ходило много шуток по этому поводу, но тому, кто непосредственно вел ее дела, было уже не до шуток.

Я прошел к своему месту, мимоходом сообщив Литбетеру о своей новой должности.

Он вскочил, не совсем поверив моим словам, и переспросил:

– Ты это серьезно?

– Серьезнее некуда. Так что передавай хозяйство.

– Тогда лучше пойдем в архив, и я все объясню тебе на месте.

Комната, где помещался архив Шелли, была заставлена полками от пола до потолка. И все они были завалены папками. Каждый мало-мальски важный документ, каждая квитанция, каждая расписка, так или иначе относившаяся к деньгам Шелли, нашли место в этой комнате.

В архиве в любое время суток находились служащие из новичков, чтобы в минимальный срок создать Вестал полную картину состояния ее капитала.

Когда Литбетер начал с полки «А», всем своим видом показывая, что готов объяснять все, кончая полкой «Я», я остановил его порыв.

– Подожди минутку, – сказал я, усаживаясь за стол. – Не хочу забивать голову этой галиматьей. Бросим все это.

Он уставился на меня с таким видом, будто я только что признался в намерении убить собственную мать.

– Но ты должен досконально знать все это, – сказал он дрогнувшим голосом. – Эти дела – основа всего ее имущества. – Я был удивлен тем, что Литбетер говорил, стоя ко мне спиной. – Ты обязан вникнуть в их суть, – голос его вибрировал, как натянутая струна. – Неужели ты не понимаешь, какая ответственная задача возлагается на тебя? Мисс Шелли требует очень большой оперативности в работе. Ее состояние – одно из крупнейших в стране. Мы не можем позволить себе потерять такого клиента.

Я закурил.

– Между нами: меня совершенно не волнует то, что компания может лишиться этого состояния. И если ты и Стенвуд надеетесь, что я из-за этой проклятой работы не буду спать ночами, то вы глубоко заблуждаетесь на этот счет.

Он по-прежнему стоял спиной ко мне, с опущенной головой, лихорадочно барабаня по полке пальцами. Я заметил, что он все еще дрожит мелкой дрожью.

– Что случилось, Том? – спросил я с тревогой. – Ты плохо себя чувствуешь? – И тут он сделал такое, чего я не забуду, сколько буду жить: закрыл лицо руками и принялся рыдать, словно женщина, впавшая в истерику. – Не волнуйся, Том! Сядь и успокойся…

Я взял его за плечи и усадил на стул. Он сидел, закрыв лицо руками и не переставая всхлипывать. В этом было что-то трогательное, но и в то же время унизительное. Он словно признавал свое поражение. И меня охватила жалость к этому человеку. У него была не простая истерика: похоже, человек находился на пределе нервного напряжения. Так, по крайней мере, мне показалось.