Убийство в музее Колетт - Эстель Монбрен Страница 2

Разыскивая ластик, он выдвинул ящик и невзначай наткнулся на фотографию, улыбающуюся ему из мрачной рамочки. Когда-то он таким образом попытался избавиться от памяти об умершей жене, так и не решившись убрать ее навечно в стенной шкаф их квартиры на улице Винь. Инспектор Джемани, как он догадывался, немало позабавилась бы, увидев подобное. Слишком уж неоднозначными были узы, связывавшие его с прошлым.

Комиссар Фушеру и инспектор Джемани часто работали в одной связке, особенно когда попадалось очень трудное дело, требующее соблюдения тайны и эффективности. После последней реформы их служба напрямую зависела от главного управления уголовного розыска. Некоторые поговаривали, что своим местоположением они обязаны влиянию их покровителя и патрона Шарля Возеля. Однако в открытую этого не утверждалось. И несмотря на то что кое-кто выражал недовольство по поводу занимаемой им площади в наиболее престижном месте на Ке-дез-Орфевр, 36, их хорошая работа ценилась по достоинству и качество ее признавалось всеми.

Они только что закончили довольно длительное расследование, к которому был привлечен и Интерпол, и сейчас дожидались окончательных результатов и последнего телефонного звонка их коллеги Жан-Шарля Блази, чтобы зарегистрировать дело и поставить досье на полку в полагающееся ему место. Инспектор Джемани уже подумывала об отпуске и поездке в Алжир. А Жан-Пьер Фушеру только вздыхал. В такое смутное время было бы преждевременным думать об отпуске. Но его помощница никогда не советовалась с ним по личным вопросам и всегда поступала по-своему. Ее упрямство стало притчей во языцех, как и ее любовь к беспорядку, который царил в скромненьком кабинете Леймы Джемани, откуда не были видны мутные волны пересекавшей столицу Сены. Деловые бумаги торчали из разноцветных обложек папок, расписания самолетных рейсов были наспех записаны на бумажках, приклеенных скотчем к стене, ручки и карандаши всех размеров валялись на небольшом низеньком столике рядом с заварным чайником. Одну стену занимала рельефная карта Франции, а на противоположной был пришпилен моментальный фотоснимок Жан-Пьера Фушеру, сделанный перед Белым домом; на нем комиссар пожимал руку бывшему вице-президенту Гору, похожему на него, как брат-близнец.

Сама инспектор Джемани в это время теряла терпение у телефона, уставившись невидящими глазами на восхитительные фотографии с видами Сахары, разложенные перед ней. Голова туарега со стальными глазами, обмотанная черным тюрбаном, казалось, приглашала ее в путешествие.

— Как это — вылет отменен?.. Вчера вы сказали мне, что проблем не будет…

Она раздраженно откинула прядку волос, упавшую на глаза, и потерла затылок, словно давая выход накопившемуся в ней напряжению. Она уже вполне созрела для посещения своего врача-остеопата, поскольку времени, проводимого ею в бассейне, оказывалось явно недостаточно. Физические упражнения служили для нее разрядкой, средством для снятия постоянного стресса, присущего выбранной ею мужской профессии. Но не могла же она отправиться в Алжир вплавь!

— Может быть, есть другая авиакомпания?.. — начала она.

В отчаянии от уклончивого ответа она бросила трубку. В конечном итоге, наверное, не пришло еще время поворошить прошлое, вернуться к своим. Впрочем, слово «вернуться» было не совсем точным. В свои тридцать пять лет Лейла Джемани никогда не ступала на землю предков. Родилась она в 18-м округе Парижа, бурную молодость провела в городе с его собственными законами, непрестанно их нарушая. Бунтовщица по натуре, она не принадлежала ни к какой среде, кроме профессиональной. Сыщик. Она уже не могла вернуться в прошлое… И все-таки после многолетнего молчания именно к ней приехала мать, дабы известить о последнем ударе судьбы, поразившем их семью. Одним апрельским вечером Лейла обнаружила ее возле Лионского вокзала, когда обходила свой участок. Та была одета, как и прежде, лицо ее избороздили морщины, руки стали старческими.

«Лейла, — сказала мать, — дело в том, что твой брат Фарид… Он пропал».

Фарид, горячая голова. Он единственный попытался вернуться на землю предков. Что с ним случилось? Затерялся где-нибудь в Кабилии…

С большим трудом Лейла Джемани заставила себя переключить внимание на факс, пришедший из Канн, в котором подробно перечислялась серия подозрительных смертей в некоторых больницах региона. Несомненное совпадение симптомов заставило ее сопоставить недавние и необъяснимые смерти троих мужчин в расцвете сил в больнице Биша и троих молодых мужчин, скончавшихся на Лазурном Берегу. Видимой связи между умершими не просматривалось, за исключением одного: все они начисто были лишены волосяного покрова. Доктор Франсуа Верже посвятил одному из таких случаев статью, опубликованную в «Журнале Американской медицинской ассоциации» в прошлом году, которую она с интересом прочла у своего врача.

От стука в дверь она вздрогнула. Вошел Жан-Пьер Фушеру и заявил:

— Мы отправляемся в Сен-Совер-ан-Пюизе. Похоже, там два самоубийства. Утопление и отравление. Шарль только что позвонил… — Он поколебался, прежде чем добавить: — По просьбе одного из его друзей детства… Максима Тайландье.

Инспектор Джемани присвистнула:

— Бывший министр? Должно быть…

— Он самый, — оборвал он ее. — А так как дело кажется щекотливым, он попросил нас поехать немедленно, чтобы «помочь жандармерии».

— Сен-Совер… — задумчиво повторила она.

И тут же пробежала пальцами по клавишам своего компьютера. На экране появилось: «Сен-Совер-ан-Пюизе, департамент Йонн, красивый городок, девятьсот сорок три жителя, расположен на холме, который ошибочно сравнивают с амфитеатром. Там можно полюбоваться разрушающейся сарацинской башней, восстановленным прилегающим замком. Превращение замка в музей придало этому небольшому местечку неоспоримую культурную ценность. Исправлена несправедливость, допущенная нашей страной в отношении слишком долго не признаваемого творчества Колетт. Гончарное производство, знаменитое своими „пузатыми“ кружками, является основным источником доходов местного ремесленничества…»

В спешке Лейла позабыла позвонить, как намеревалась, доктору Франсуа Верже, специалисту-эндокринологу в больнице Питье-Сальпетриер.