Клуб бессмертных - Владимир Лорченков Страница 2

Безусловно, ирония ситуации состояла в том, что таких, как Прометей, становилось все больше. Но страдал только он. Всегда трудно быть первым, не так ли?

Я прилетал к нему в полдень. Он, казалось, не обращал на меня никакого внимания. Я знал, что это не так: Прометей к моему прилету всегда поворачивался от скалы правым боком. Он словно сам предлагал мне свою плоть. Что? Нет. Конечно, нет.

Я не клевал его печень.

И она не росла каждый день. В конце концов, до клонирования органов – этой вашей нынешней забавы – было еще далеко. Да и ни к чему все это. Если бы печень Прометея росла каждый день, рано или поздно она бы разорвала тело бедняги и вылезла наружу. В чем же заключались его муки, спросите вы? Я не знаю. Он просто висел, и все тут. Висел и страдал.

Сразу хочу опровергнуть многочисленные инсинуации, связанные с именем Христа. Прометей, в отличие от него, к скале не был прибит. Прометея к скале подвесили. Да, Гефест поработал на славу, и цепи получились прочными. Но садистом Хромец не был. Вообще, как мне кажется, Прометей физически не страдал.

Еще одна забавная деталь – название горы, к которой подвесили Прометея. Древние греки потратили немало времени на то, чтобы выяснить, где все это происходило. Были даже люди, которые посвятили этому всю жизнь. Их называли «Ищущие скалу Прометея». Они пользовались всеобщим уважением. Я всегда презирал их.

Естественно, никто из этих людей и шагу не сделал, чтобы найти скалу Прометея. Это было не в аттическом духе. Я всегда вспоминал их, когда глядел на макушку Аристотеля. Вот из кого получился бы прекрасный «Ищущий скалу Прометея». Но к тому времени – когда Аристотель возмужал, отправил на Восток своего ученика Александра и обзавелся собственной школой – верить в предания Гомера стало дурным тоном. Верить в Прометея стало немодно. Сказки Гомера глупы, говорили практичные философы. Глупо тратить на сказки время, ведь они выдуманы.

Они тратили время на другие глупости.

И даже это делали глупо. Аристотель считал, что для выяснения истины совсем не обязательно прибегать к практике. Напротив, он презирал ее.

– Давайте предположим, – сказал Аристотель ученикам, когда прогуливался с ними в саду своей школы, – следующее…

Они пытались выяснить, сколько у мухи лапок. Нет-нет, я не смеюсь. Это действительно было. Никому из них в голову не пришла мысль поймать муху и посчитать количество лапок. К чему им это, ведь у них есть их великолепная логика и страсть к рассуждениям и спорам!

– Две лапки нужны ей, – покусывал травинку Аристотель, – по бокам, чтобы иметь опору. Две спереди, чтобы она не заваливалась вперед. И две сзади, чтобы не опрокидываться. Итого… шесть.

Ну, и что с того, что он оказался прав?!

Справедливости ради отмечу, что позже Аристотеля обвиняли в том, что он насчитал у мухи четыре лапки (по другой версии – восемь). Это вымысел. Аристотель потому и был великим философом, что, даже ошибочно рассуждая, частенько находил верные ответы. Но у Аристотеля был в корне неверный метод познания мира. Он строил умозаключения, вместо того чтобы взглянуть.

Примерно теми же методами греки, жившие за две тысячи лет до Аристотеля, жившего за четыре тысячи лет до вас, пытались найти скалу, к которой был прикован Прометей. Я, пожалуй, лишу вас удовольствия уподобиться этим странным философам и сразу произнесу название.

Прометей был прикован к Олимпу.

То есть по христианским понятиям грешника истязали у самого подножия рая. А если учесть, что Прометей висел почти у самой вершины, то он вообще находился в самом раю. Это противоречит всем нормам христианства. Но христиан тогда не было. Поэтому пребывание Прометея на Олимпе никаким нормам не противоречило. Нет законов – нет их нарушения. Прецедент отсутствовал. Зевс совместил Голгофу с раем. В этом вся фишка. И разумеется, в нее трудно поверить человеку, для которого понятия рая и страдания несовместимы. Но это – обычному человеку. Герою поверить в это совсем не трудно.

Великие герои всегда страдают там, где человечество должно быть счастливо.

Вы скажете – Иисус страдал на Голгофе. Но разве они – все эти паломники, которые поднимаются на этот холм, – разве они не счастливы?

Я прилетел к Прометею, и он уже ждал меня, хоть лицо у него и было равнодушным, и слегка поворачивался ко мне боком, словно хотел, чтобы я клевал его печень. Может, он хотел, чтобы физические страдания заглушили его душевные муки? Не знаю, он никогда не говорил мне об этом. Я становился на маленький выступ в скале и долго молчал, глядя с вершины Олимпа вниз.

Зевс? О, нет, что вы. Ему было не до того. На Олимпе небожитель не появлялся. Мы узнавали о его перемещениях только по очередному мифу. Вообще, Зевс оставлял после себя только внебрачных детей да мифы. Вот он на Крите играет в Минотавра, а вот – притворился золотым дождем, а уже через какое-то столетие (вот торопыга) бьется лебедем на полной девахе царского рода. Зевса не интересовала судьба Прометея. Да и с какой стати? Ведь не садится судья в тюремную камеру с преступником, которого приговорил к пожизненному заключению.

Боги плюют на вас после того, как решают вашу судьбу.