Игра без козырей - Дик Фрэнсис Страница 2

— А что случилось с его рукой? Упал, когда брал препятствие?

Рэднор быстро взглянул на меня и тут же отвел глаза. В офисе никто и никогда не упоминал о моей руке. Никто, кроме моего коллеги Чико Бернса, с которым мы вместе решили, что нужна засада. Но тот вообще никогда не задумывался над тем, что говорит.

— Да, — почти не разжимая губ, произнес Рэднор. — Именно так. — Он переменил тему разговора: — Ну, Сид, когда встанете на ноги, загляните ко мне. А пока набирайтесь сил. — Он неуверенно кивнул, потом они с доктором переглянулись и направились к двери, перед которой потоптались еще немного, уступая друг другу дорогу.

Ага, значит, Рэднор не очень торопится снова взять меня на работу. Если бы у меня хватило сил, я бы улыбнулся. Когда он предложил мне место у себя в агентстве, я сразу догадался, что это мой тесть подергал где-то за нужные ниточки. «Почему бы и нет?» — решил я. Мне на все было наплевать.

«Почему бы нет?» — так я ответил и Рэднору, и он взял меня в отдел скачек для розыскной работы. Его вроде бы не смущало, что у меня совершенно нет опыта. Другим же сотрудникам он объяснил, что меня следует использовать в качестве консультанта, поскольку я прекрасно знаю правила игры. Сотрудники восприняли его слова сдержанно. Наверно, они понимали, как понимал и я, что работу мне дали из жалости. Возможно, они думали, что меня распирает от гордости, поскольку я заслужил жалость в такой завуалированной форме. Но меня не распирало. В той форме или в другой — мне было наплевать.

Агентство Ханта Рэднора состояло из отделов, занимавшихся розыском пропавших лиц, разводами и охраной имущества. Оно также предоставляло клиентам телохранителей и караульных для скаковых лошадей. Был и еще один отдел — почти такой же большой, как все остальные, вместе взятые, — который назывался Bona fides [1]. Его работа заключалась в постоянном и тщательном сборе сведений о людях, компаниях, фирмах, которые интересовали клиентов. Иногда такое расследование приводило к гражданским делам в суде или к разводу. Но чаще отдел Bona fides просто посылал заказчикам отчеты с интересующими их сведениями. Уголовные дела встречались крайне редко. Случай с Эндрюсом оказался единственным за три месяца.

Любимым детищем Рэднора был отдел скачек. Мне рассказывали, что, когда Рэднор после Второй мировой войны, получив армейское пособие, купил агентство, этого отдела не существовало. Он сумел превратить убогий офис, размещавшийся в трех комнатах, в поистине британское учреждение. Для рекламных буклетов он выбрал девиз: «Быстрота. Эффективность. Тайна». И агентство строго следовало этому девизу, а клиенты получали все, что хотели. До войны Рэднор сам участвовал в скачках как любитель. Скачки были основной страстью его жизни, и он сумел убедить Жокей-клуб и Национальный охотничий комитет, что его агентство способно оказывать им неоценимые услуги. Солидные организации вначале осторожно попробовали дно, но, убедившись, что брод надежный, заключили союз с Рэднором. Отдел скачек процветал. В конце концов частное детективное агентство Рэднора превзошло официальный отдел расследований при Национальном охотничьем комитете. А когда Рэднор начал обеспечивать охрану лошадей-фаворитов перед скачками, конкурентов у него не осталось.

К тому времени, когда я пришел в фирму, отдел скачек и Bona fides так разрослись, что каждый из них занимал целый этаж. За вполне приемлемую плату тренер мог здесь узнать характер и прошлое владельца, лошадей которого он предполагал тренировать, букмекер мог проверить надежность клиента, клиент — букмекера, каждый — каждого. Фраза «Проверено у Рэднора» вошла в сленг участников и зрителей скачек. Это значило: неподдельный, заслуживающий доверия. Я даже слышал, как этой фразой оценивали лошадь.

Мне никогда не поручали дела Bona fides. Эту работу выполняли неприметные отставные полицейские средних лет, которым требовалось минимум времени для получения максимальных результатов. Меня никогда не посылали сторожить ночью бокс с лошадью-фаворитом, хотя я охотно выполнял бы такие задания. Меня никогда не включали в команду, которой предстояло следить за безопасностью лошадей на ипподроме. Если распорядители скачек просили прислать оперативников, чтобы не спускать глаз с нежелательной на соревнованиях персоны, то ехал на ипподром не я. Если кто-то вылавливал мошенников в зале тотализатора, то это тоже был не я. Рэднор всегда одинаково объяснял, почему он не дает мне подобных заданий. Во-первых, я был слишком известен в мире скачек, чтобы остаться на ипподроме незамеченным. И во-вторых, он не может позволить себе давать бывшему жокею-чемпиону задания, которые роняли бы его престиж, хотя мне и было наплевать.

В результате почти весь день я слонялся по офису или читал донесения других. Если кто-нибудь просил у меня совета, а предполагалось, что ради этого я и околачиваюсь в конторе, то он получал совет. Если меня просили разъяснить какие-то тонкости в правилах, то я их разъяснял. Постепенно я познакомился почти со всеми оперативниками и знал все слухи, которые они приносили в офис. У меня всегда было время. Если я просил среди недели выходной и проводил его на скачках, никто не упрекал меня. Иногда у меня мелькала мысль: заметил бы кто-нибудь мое отсутствие, если бы я не предупредил о нем?

Время от времени я обращал внимание Рэднора на то, что его никто не обязывает держать меня в агентстве, ведь я не отрабатываю своего жалованья. Но каждый раз он говорил, что его устраивает сложившееся положение вещей. У меня создалось впечатление, что он выжидает, но если не того момента, когда я уйду, то чего же? Я не знал. В тот день, когда я получил пулю от Эндрюса, исполнилось ровно два года моей своеобразной службы в Ассоциации Ханта Рэднора.

Пришла сестра, снова наполнила капельницу, измерила мне давление. Чопорная и профессиональная, она улыбалась, но не проронила ни слова. Я ждал, не скажет ли она, что жена сидит в приемной и тревожится о моем состоянии. Но сестра ничего не сказала. Моя жена не приходила и не придет. Если я не мог удержать ее, когда был в полном порядке, то о чем можно мечтать полумертвому?

Дженни. Моя жена. Все еще моя жена, хотя уже три года мы жили отдельно. Сожаление о прошлом удерживало нас от последнего шага к разводу. Мы пережили страсть, восторг, раздоры, злость и бурные ссоры. Осталось только сожаление, да и то не такое сильное, чтобы привести ее в больницу. Слишком часто она видела меня в больницах и раньше. Дженни уже не воспринимала белые халаты и капельницы как драму, как удар. Она не придет. Не позвонит. Не пришлет записку. Глупо с моей стороны ждать от нее такого.

Время тянулось медленно, и меня это не радовало. Но постепенно все капельницы, кроме одной, убрали, и я начал поправляться. Полиция не нашла Эндрюса, Дженни не пришла, машинистка Рэднора прислала мне красиво напечатанные открытки с пожеланием здоровья, а больница — счет.

Однажды вечером появился Чико, руки в карманах, на лице обычная снисходительная ухмылка. Он не спеша оглядел меня и улыбнулся, будто ничего и не случилось.

— Вместо меня она досталась тебе, дружище, — сказал он.