Труп на балетной сцене - Эллен Полл Страница 2

Но с другой стороны, когда несколько лет назад ее брак полетел в тартарары, именно Рут помогла Джульет сохранить рассудок. Отменила все дела, терпеливо выслушивала ее хныканье по телефону, в кафе или баре. Вытаскивала из дома, водила на концерты или в кино. Доходило до того, что пару дней Рут спала в соседней комнате, пока Джульет не набралась храбрости остаться в квартире одна. На свой свирепый, волчий манер Рут любила Джульет. А Джульет, в свою очередь, любила Рут. Так что ее вопрос прозвучал не риторически:

— Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Рут подняла глаза и высморкалась в салфетку.

— Можешь сделать меня талантливее? Повернуть стрелки времени вспять? — Не унявшиеся слезы вновь навернулись на глаза. — Не уверена, что можно что-то сделать. Что сумею выкарабкаться. Я настолько напугана, что меня просто тошнило, когда я шла в студию! Ведь на все у меня осталось лишь восемь недель.

— А в чем дело? — спросила Джульет, не зная, как отнестись к страхам подруги, — то ли как к фантазии, то ли со всем возможным вниманием.

Рут снова потерла глаза.

— Я очень просчиталась. Когда писала либретто, предполагала, что большинство людей знакомы с содержанием «Больших надежд». Как бы не так. Многие танцовщики не читали книгу. А один вообще решил, что это название мужской охранной службы.

— Ну так перепиши либретто.

Рут презрительно фыркнула:

— Видишь ли, Джульет, музыка сочинялась строго в соответствии с моими указаниями. Я предоставила композитору сценарий — мизансцена за мизансценой, и он до секунды следовал ему. Две минуты на дуэт Пипа и Эстеллы, тридцать секунд на номер кордебалета, семьдесят пять секунд на соло мисс Хэвишем, и так далее и тому подобное. Изменить можно только мельчайшие детали. У меня нет возможности обрисовать характеры и даже передать содержание. Как быть? Нельзя вводить мимов — это допотопный прием. Нельзя, чтобы действие оставалось импрессионистически-туманным, потому что Янч задумал реалистический балет для детей и надеется продавать билеты для семейных просмотров. И еще сегодняшнее па-де-де… ведь я считала, что шоу получится грандиозное!

Рут замолчала и уставилась в сумерки. Джульет испугалась, что она снова расплачется, но через несколько секунд Рут выпрямилась и, как бы пораженная внезапной мыслью, сказала:

— Знаешь, Джульет, а ведь ты мне сможешь помочь. Да, да, мне кажется, ты именно тот человек.

Джульет удивленно изогнула светлые брови так, что они на мгновение скрылись под кудряшками на лбу.

— Рут, дорогая, ты же видела, как я танцевала на занятиях мисс Льюис. С тех пор я нисколько не преуспела. Так что…

— Побойся Бога, я не приглашаю тебя танцевать, — иронически хмыкнула Рут, и Джульет расценила смешок как знак ее возвращающейся уверенности в себе. — Но ты можешь помочь с сюжетом, с персонажами и либретто. А почему бы и нет? Это твой конек, а «Большие надежды» ты знаешь вдоль и поперек.

— О! — Джульет потеряла дар речи. Да, она была неплохой рассказчицей. И креветки, которые в данный момент переваривали дамы, были приобретены на гонорар от дюжины исторических романов, которые она написала под псевдонимом Анжелика Кестрел-Хейвен, не говоря уже о фарфоровом блюде XVIII века фабрики Споуда, на котором эти самые креветки лежали, и стола ручной росписи, на котором красовалось блюдо, и самой идущей вокруг дома террасы на шестнадцатом этаже над Гудзоном, на которой стоял стол и сидели обе они. Никто не удивлялся успеху романов Кестрел-Хейвен больше, чем сама К.-Х. Она сочиняла салонные комедии, помещая героев в эпоху английского Регентства, — создавала эдакую легкую, остроумную мешанину любовных ситуаций и положения ошибок, в которой чувствовалось большое влияние романтической писательницы Джорджетт Хейер. А первую комедию (кстати, под названием «Немодный денди») закончила еще в колледже Барнарда, где преподавала английскую литературу с некоторым феминистским уклоном. Отвращение к академической карьере, нелюбовь к жанровой прозе и без толку проведенное десять лет назад дождливое лето в снятом коттедже на острове Принца Эдуарда вдохновили Джульет (как выражались в эпоху Регентства) «на пробу пера». К ее изумлению, первая попытка обернулась коммерческой удачей, книгу раскупили за приличные деньги. Джульет вложила всю выручку в компанию «Майкрософт» (заработала с каждого доллара по два) и, выпустив шесть романов, совершая такие же набеги на рынок акций, преспокойно оставила преподавание.

С тех пор появились переводы ее творений, книги расходились по клубной подписке, по ее сюжетам снимались телевизионные фильмы. Мисс Кестрел-Хейвен регулярно приглашали выступить в секциях англофилов и футурофобов, она воодушевляла писателей и клубные сообщества, где ценили дух английского Регентства. Появился даже Кестрел-Хейвен-фан-клуб со своим web-сайтом и ежеквартальным бюллетенем. На Манхэттене редко попадалась живая душа, которая читала ее комедии или хотя бы слышала о ее существовании, — разве что чья-нибудь мамаша приезжала навестить родных, но в народе настолько укоренилась жажда найти себе укрытие в мире Джейн Остен, что выходившие одна за другой книги не могли удовлетворить спроса. Джульет купила двойной пентхаус на Риверсайд-драйв и наняла помощницу. Делилась состоянием с другими: согласилась возглавить комитет в Писательской гильдии, выпустила книгу для слепых и отдавала добрую часть своих заработков на культурные организации и благотворительность.

Внезапно взвыла автосигнализация прямо под домом, и Рут пришлось переспросить:

— Так ты завтра придешь?

Тон был нетерпеливо-отрывистым (в устах Рут почти мольба). Но Джульет колебалась, хотя сама не понимала почему. Обычно она радовалась любому предлогу, чтобы на несколько часов убежать из кабинета. Этим утром перебрала чулочный комод, написала четыре благодарственные открытки, расставила в алфавитном порядке папки с «идеями на будущее» — только чтобы не садиться за «Лондонскую кадриль», культурологический роман, над которым в данное время трудилась. Творчество казалось ей интересным, но отнюдь не легким занятием, и Джульет давно поняла, что она из тех многочисленных авторов, которые готовы на все, только бы не сидеть перед пугающе чистым листом бумаги: выполнять поручения, звонить по телефону, оплачивать счета, чистить серебро, резать овощи и даже драить полы.

Поначалу перевоплощение в Анжелику К.-Х. было для нее предосудительной забавой, квазидекадентским уходом от повседневной работы преподавателя. Но по мере того как Анжелика становилась ее профессиональным «я», творчество превращалось в обыденный труд. Та же разница, что между любовным приключением и браком. И теперь, случалось, проходили месяцы, а Джульет не сочиняла ни страницы. От мысли, что надо заставить себя выдать хоть какую-нибудь порцию литературной болтологии, ее начинало клонить в сон. В такие периоды любое занятие казалось ей приятнее и легче писательского ремесла. Отлынивая от «Услады герцога», она овладела разговорным китайским. А «Современная любовь» научила ее со вкусом осматривать достопримечательности. Пускаясь в бега от самой себя, Джульет испытывала чувство вины, но предпочитала не называть это писательским ступором — отвратительное слово, считала она. И пыталась видеть в отлынивании от работы неизбежное уклонение на непрямом и таинственном пути к успеху. Она убеждала себя, что именно так почти всякий раз обретала вдохновение, словно изобрела чайник, который не может закипеть, пока на него смотрят. Джульет постоянно беспокоилась, что не уложится в срок, но всегда каким-то образом выкручивалась. Написать сто тысяч слов не проблема, замечала она. Много времени отнимает то, какие именно выбрать слова.