Знак Ганнибала - Михаил Палев Страница 2

* * *

Причиной этой загородной поездки, нелепой для любого нормального человека, стал мой двоюродный брат Артем. Точнее, его иезуитская способность внушать людям идеи, абсолютно чуждые их менталитету.

– Да ты что, Слава?! Ты не представляешь, какая там сейчас благодать! – проникновенно вещал он, закатывая от избытка чувств глаза. – Дачники разъехались, даже теща уже с неделю как в Москву подалась. В лесу опят полно, рыба в речке аж из воды выпрыгивает! Прикинь: с утра идем по грибы, потом обедаем, конкретно, шашлычком, с водочкой, отдыхаем…. А потом – банька! Настоящая, русская: с печкой-каменкой, квасом и березовым веником. А после баньки – снова шашлык с водочкой. Опять же: теща весь подвал за лето маринадами и соленьями забила. И огурчики там есть, и помидорчики, и даже твои любимые патиссончики! А капустка квашеная?! Да с яблочками мочеными! А грибочки!!!

Тут Артем закатил глаза так глубоко, что зрачков совсем не стало видно.

– Ты представь только, – перешел он на гипнотизирующий полушепот. – Маслятки: сопливенькие, ароматные, прямо из баночки, да на тарелочку! Водочка ледяная, наливаешь ее в рюмочку – а та, зараза, запотевает! Ты масленочка вилочкой цепляешь, а он уворачивается, подлец.… Да куда он денется?! Ты его подцепил, рюмочку взял – и опа!!! И потекла водочка холодная по пищеводу в желудок, а ты ее масленочком придавил, – и побежала волна теплая по всему телу! И повторяем, ибо между первой и второй промежуток нулевой,… а тут уж и шашлычок поспел, дымится…. И никто нам не скажет: «А не пора ли вам закругляться, мужики? Ночь-полночь, мне завтра на работу, дети уснуть не могут, а у мамы голова болит…». И курим, блин, прямо за столом! Ну, что скажешь?!

А что тут скажешь? Ну и кто бы смог устоять?! И я не устоял.

* * *

Дача Артема находилась километрах в семидесяти от Москвы, недалеко от речки со странным названием Шерна. Раньше эта дача принадлежала моему старому другу Алексею Карсавину. В 90-е годы Алексей занялся бизнесом, разбогател и перебрался поближе к Москве, в большой каменный дом с огромным земельным участком. А старую дачу, построенную лет сорок тому назад еще его дедом, он недорого продал со всей обстановкой Артему.

Обстановка включала многочисленную старую мебель различной степени ветхости, а также с полтора десятка копий картин старых мастеров. Происхождение этих полотен таково.

Едва Алексей Карсавин (в среде друзей и знакомых – просто Элис) обзавелся деньгами, как тут же принялся скупать в больших количествах мещанский китч: аляповато отлитые и покрытые медью железные статуэтки, канделябры и прочую ремесленную продукцию «под старину», а также написанные маслом картины «в старинном стиле». В начале девяностых оказавшиеся на мели государственные организации распродавали украшавшие госучреждения копии полотен известных, малоизвестных и неизвестных мастеров за более чем символическую цену – обычно не превышавшую стоимость литровой бутылки спирта или трех килограммов сахара. Элис, как безумный, скупал все эти покрытые масляными красками куски холста (причем золоченые рамы составляли основную часть их стоимости) и с энтузиазмом развешивал их на даче, словно оформляя декорации для костюмной драмы.

Лестничную площадку между первым и вторым этажами дачи украшало большое (примерно полтора на два метра) полотно неизвестного художника под названием «Вождь восставшего римского пролетариата Спартак». Во всяком случае, именно такое название имелось на обороте картины между инвентарным номером и штампом краеведческого музея города Умань. На картине мускулистый мужик в пурпурном плаще и золоченом шлеме, с обнаженным мечом в руке, вел своих соратников по ущелью на фоне заснеженных горных вершин. Картина была так тщательно прописана в деталях, что напоминала иллюстрацию к учебнику истории Древнего мира – любимой книге его детства, – и потому висела на самом видном месте в доме Элиса.

* * *

Сему злополучному «произведению искусства» в духе классицизма еще предстоит сыграть довольно зловещую роль в моем повествовании, поэтому я и счел необходимым остановиться на нем более подробно, чем на остальных предметах дачной обстановки – настолько же аляповатых, насколько и безвкусно-претенциозных.

* * *

Естественно, что с наступлением истинно «новорусского» благосостояния вся эта совковая псевдороскошь вкупе с подгнившим бревенчатым дачным наследием предков перестала представлять интерес для Элиса. И поэтому Элис без колебаний по умеренной цене, да еще и в рассрочку, продал дачу Артему. Артем был на седьмом небе от счастья: ведь теперь его теща с апреля по сентябрь безвылазно сидела на даче, выращивая урожай овощей и фруктов и предоставив московскую жилплощадь для спокойного развития семейной жизни Артема. А в остальное время года Артем использовал дачу как место для уединенного мужского отдыха.

* * *

Артем довез меня до дачи на собственной машине, поэтому семьдесят километров по Горьковскому шоссе, невзирая на свою врожденную неприязнь к поездкам, я перенес легко.

Рядом с хорошо знакомым мне старым бревенчатым дачным домом Карсавиных выросла новенькая банька из цилиндрованных, сияющих лаковой желтизной бревен, крытая блестящим металлическим гофром. На коньке банной крыши, прямо над входом, я увидел отштампованный из листа алюминия силуэт петуха: мой подарок Артему, который я сделал ему во время трехдневного отмечания покупки дачи.

Пока Артем налаживал баню, я выгрузил привезенную снедь и подготовил мангал для шашлыка. Начали мы с легкого пива с такой же легкой закуской – памятуя о том, что перед баней нельзя перегружать организм. Артем нанизал мясо на шампуры, засыпал уголья в мангал, чтобы сразу же по окончании банного ритуала приступить к шашлычному священнодействию. Шампуры с мясом он разложил на столе застекленной веранды, чтобы поселковые псы не могли там похозяйничать. В углу веранды я разместил и наши алкогольные запасы: днем температура воздуха не поднималась выше десяти градусов – идеальная температура для водки и пива.

* * *

Честно говоря, я не любитель бани и потому большую часть времени сидел в углу на нижней полке, нахлобучив на голову войлочную буденовку и чувствуя, как уши мои от жара свиваются в трубочки. Зато Артем наслаждался банным удовольствием сполна: заставлял охаживать его березовым веником, выскакивал на улицу и с диким гоготом окунался в наполовину врытую в землю железную бочку с дождевой водой.

– Слава! Ну, ты и лошара! – с досадой воскликнул Артем, вваливаясь с улицы в предбанник. – Хоть бы раз окунулся! Ты не представляешь, что это за удовольствие! С разбегу, распаренным, да в ледяную водичку…! Вылезаешь – словно заново родился! Такое удовольствие! А ну, давай, быстро, разок окунись!

Легко подавив мое вялое сопротивление, Артем вытолкал меня на крыльцо бани. Но окунуться в холодную октябрьскую воду мне не было суждено. Выскочив на крыльцо, мы увидели зрелище, не оставляющее равнодушным ни одного человека: дом горел.

Багровые сполохи метались в окнах, дым уже валил из всех щелей, и попытаться потушить старое бревенчатое сооружение, очевидно, было бессмысленно.