Возвращение Одиссея. Будни тайной войны - Александр Надеждин Страница 2

Джефф поднес трубку к уху и, удостоверившись в точности только что полученной им информации, многозначительно вздернул вверх левую бровь, немного театральным жестом положил изломанный плоский брикетик в приемную емкость аппарата, после чего медленно потер рукой подбородок, словно проверяя состояние своей отросшей за ночь щетины.

– Интересно, кто это все-таки мог быть, – через какое-то время задумчиво протянул он, как бы рассуждая вслух сам с собой.

Именно так, по всей видимости, это было расценено лежащей на кровати женщиной, которая, сладко потянувшись, вновь перевернулась на бок и, натянув на себя край простыни, медленно закрыла глаза, справедливо проигнорировав таким образом обезличенный вопрос.

– А, Хелен? – исправил свою ошибку сидящий на краю кровати мужчина.

– Откуда я знаю, что я, телепат? – не открывая глаз, недовольным тоном процедила Хелен.

– Ты ничего здесь не заказывала, в гостинице?

– Нет.

– Разбудить тебя не просила?

Хелен открыла правый глаз и выразительно поджала губки.

– В семь утра?

Автор вопроса, осознав всю его абсурдность, на миг опустил голову вниз, но тут же вновь впился взглядом в обозначившийся на подушке профиль.

– А нашему русскому другу ты говорила, где остановишься в Нью-Йорке?

– Говорила. Ты что, забыл? Вы меня вчера об этом уже спрашивали. Когда мурыжили в своем склепе.

– Я помню. Просто уточнить. Это он тебя об этом спросил?

– Он. По-моему. Я уже не помню.

– Хм, молодец. Грамотно спросил, раз не помнишь. А ты ему что сказала? Дословно.

– О господи! Допрос по новой? Сказала, что остановлюсь в «Марриотте».

– Без уточнений? Их же тут, в городе, вроде целых пять штук.

– Без уточнений. Слушай, я хочу спать.

– И он больше не расспрашивал? На эту тему.

– Нет.

– Хм. А кто еще знает, что ты здесь?

– Откуда я знаю, кто знает.

– Ну ты кому-нибудь об этом говорила?

– Может, и говорила. Что я, помню? Ты дашь мне, наконец, поспать или нет? – Прелестная головка с растрепанной рыжей копной повернулась в фас.

– Нет, конечно. С какой стати.

– У тебя с головкой все в порядке? Начало восьмого!

– Вот именно. Восьмого! Очнитесь, мадмуазель, это вам не Париж, а Нью-Йорк. Здесь, если вы забыли, несколько иные ритмы. И вообще, ma cherie [2], пора бы уже забыть о вашем версальском распорядке. И богемном умонастроении. Настали суровые, боевые будни.

– Ты у психоаналитика давно был?

– Давно. В день первого причастия.

– Оно и видно. Хотя, я боюсь, тебе уже вряд ли кто поможет. Впрочем, как и всей вашей шайке-лейке. Церэушной. У вас же это хроническое. Неврастения с садистским уклоном. Ой, пардон. Я выдала такие секреты. Нас же здесь наверняка прослушивают. И русские. И Аль-Каида.

Медноволосая красавица уже было размахнулась, чтобы по самую шляпку вбить гвоздь своего накипевшего негодования, но, увидев перед собой сошедшиеся к переносице брови, набухшие подскулья и тонкую полоску на месте, где должны были быть губы, вовремя сдержала свой порыв и, повернувшись к прикроватной тумбочке, нервными движениями, с третьей попытки, вытянула из плоской бледной пачки тонкий цилиндрик «Вирджинии слимс». По всему объему просторной спальни растеклось довольно тягостное молчание. Хелен, устремив глаза в потолок, делала немного нервные, глубокие и быстрые затяжки. Она понимала, что ее занесло, но горевать о пролитом молоке было уже поздно. Она также чувствовала, что ее визави вполне адекватно уловил причину и суть воцарившегося молчания, и ей это было неприятно.

«Ну и плевать, подумаешь», – попыталась утешить себя она, и это немного помогло, но, правда, очень немного.

Джефф медленно, как бы украдкой, боясь встретиться с курильщицей взглядом, поднял на нее глаза. Курильщица, чуть прищурившись, разглядывала на белом полотне потолка невидимые там рисунки, периодически выпуская в том же направлении из колечка губ куцеватые и быстро тающие сизые завитушки. Она полусидела-полулежала, придавив подушку к спинке кровати. Простыня, прежде закрывавшая ее до самого подбородка, своим краем проходила уже на двадцать сантиметров ниже, открывая взору покрытые безупречно равномерным загаром руки, в одной из которых тлел миниатюрный белый цилиндрик; полноватые, в самую меру, плечи и самое начало двух весьма аппетитных, пикантных округлостей.

Джефф непроизвольно сглотнул слюну. По идее, равно как и по всем писаным и неписаным правилам и законам воспитания подобного рода контингента, ему сейчас следовало предельно предметно и жестко, соблюдая при этом абсолютную эмоциональную бесстрастность, сухим языком читающего лекцию патологоанатома напомнить агенту, каково его истинное место в многосоставном и сложном механизме разведки и еще раз вкратце обрисовать наиболее вероятные для него последствия любого неумышленного разгильдяйства и уж тем более, упаси господь, сознательного вольнодумства. Но как он ни пытался пробудить в себе если не Игнатия Лойолу [3], то хотя бы какого-нибудь Савонаролу [4], обличительно-менторский настрой почему-то никак не хотел овладевать соответствующими струнами и фибрами его организма. Напротив, внутри себя, особенно в области где-то чуть пониже ватерлинии, Джефф вдруг явственно ощутил стремительное зарождение совсем иных чувств, настроений и импульсов. Он только сейчас внезапно и очень четко осознал, что уже добрые четверть часа активно и абсолютно непринужденно фигурировал на авансцене в костюме Адама. И то, что это осознание пришло именно сейчас, в данный момент, тоже было явно не случайно. Джефф непроизвольно поежился.

Похоже, что биотоки, зародившиеся в недрах одной из присутствующих в данном замкнутом пространстве органических субстанций, не остались не замеченными для подкожного локатора другой. Выпустив вверх последнюю тонкую струйку дыма, Хелен медленным движением загасила сигарету в стоящей там же, на тумбочке, пепельнице и, смотря куда-то вниз и в сторону, произнесла, стараясь придать при этом своему голосу максимально равнодушный тон:

– Ну и... какая программа дальнейших действий? Допрос продолжается? То есть, пардон, не допрос, конечно. Я хотела сказать, наша теплая дружеская беседа. Подведение итогов за последний отчетный период.

– Ну... беседа, я думаю, может подождать и до после завтрака. А сейчас можно придумать и более интересное занятие. Не менее теплое и дружеское, – уголки губ Джеффа чуть опустились вниз, обозначая улыбку, скорее похожую почему-то на легкую гримасу.