Турист - Олен Стейнхауэр Страница 2

Паспорт поведал брюнетке немногое: рост — пять футов, одиннадцать дюймов, родился в июне 1970-го — тридцать один год. Пианист? К сожалению, род занятий в американских паспортах не указывается. Брюнетка посмотрела на него внимательно и заговорила с легким, выдававшим неуверенность акцентом.

— Мистер Чарльз Александер?

Он поймал себя на том, что озирается по сторонам — паранойя в чистом виде, — и улыбнулся еще раз.

— Верно.

— Вы по делам или в качестве туриста?

— Я турист.

Брюнетка подержала паспорт под ультрафиолетовой лампой и, взяв штемпель, приготовилась сделать отметку на одной из немногих чистых страничек.

— Надолго в Словению?

Мистер Чарльз Александер улыбнулся ей ясными зелеными глазами.

— На четыре дня.

— Если хотите отдохнуть, стоит задержаться по меньшей мере на неделю. Здесь много достопримечательностей.

Еще раз блеснув улыбкой, он качнул головой.

— Возможно, вы и правы. Посмотрим, как сложится.

Получив ожидаемые ответы, брюнетка приложила штемпель и протянула паспорт.

— Добро пожаловать в Словению.

Он прошел через багажный зал, где пассажиры, прилетевшие тем же рейсом Амстердам — Любляна, еще скучали с пустыми тележками возле пустой карусели. Никто не обращал на него внимания, и он перестал вертеть головой, словно обкурившийся ишак. Причиной нервозности были боль в животе и декседрин. Таможенников на месте не оказалось, и он прошел прямиком к автоматически открывшимся перед ним стеклянным дверям. Небольшая толпа встречающих, колыхнувшаяся было при его появлении, тут же утратила интерес, признав в нем чужого. Он ослабил галстук.

В последний раз Чарльз Александер приезжал в Словению несколько лет назад, и тогда его звали… как-то по-другому, но то имя было таким же фальшивым, как и нынешнее. Тогда страна еще праздновала победу в десятидневной войне, позволившей ей выйти из состава Югославской федерации. Приютившаяся под боком у Австрии, Словения всегда ощущала себя чужой в том сшитом на скорую руку объединении, нацией скорее германской, чем балканской. Остальная Югославия обвиняла словенцев — и не без основания — в снобизме.

Энджелу Йейтс он заметил еще из здания аэропорта — она стояла за дверью, у тротуара, к которому то и дело подкатывали машины. На ней были слаксы и синий венский блейзер, в руке сигарета. Он не стал подходить, а отыскал туалет и посмотрел на себя в зеркале. Бледность и потливость никакого отношения к авиафобии не имели. Он стащил галстук, освежился и вытер покрасневшие уголки глаз — лучше не стало.

— Извини, что заставил так рано подняться, — сказал он, выйдя на улицу.

Энджела вздрогнула, в лавандовых глазах на мгновение отразился страх, но уже в следующий момент губы ее тронула усмешка. Выглядела она усталой, хотя по-другому и быть не могло — чтобы успеть на встречу, бедняжке пришлось провести за баранкой не менее четырех часов и, следовательно, выехать из Вены около пяти. Она отбросила недокуренную сигарету — «Давидофф», — ткнула его кулачком в плечо и обняла. В запахе табака было что-то уютное.

Энджела отстранилась.

— Проголодался.

— Слабо сказано.

— И выглядишь жутко.

Он пожал плечами. Энджела, прикрывшись ладошкой, зевнула.

— Дотянешь? — спросил он.

— Поспать не получилось.

— Примешь что-нибудь?

Энджела тут же посерьезнела.

— Все еще глотаешь амфетамины?

— Только в крайнем случае, — соврал он. Оправдания для последней дозы не было никакого, кроме того, что очень хотелось, и теперь, когда его трясло от возбуждения, он с трудом удерживался, чтобы не проглотить остальное. — Дать одну?

— Ох, оставь.

Они перешли подъездную дорогу, битком забитую спешащими такси и отправляющимися в город автобусами, и спустились по бетонным ступенькам к парковочной площадке.

— Ты все еще Чарльз? — понизив голос, спросила Энджела.

— Да, уже почти два года.

— Дурацкое имя. Слишком аристократическое. Я так тебя называть не буду.

— Постоянно прошу дать другое. В прошлом месяце был в Ницце, так какой-то русский уже слышал о Чарльзе Александере.

— Неужели?

— Чуть меня не убил.

Она улыбнулась, будто услышала шутку, но он не шутил. А вот болтать не следовало. Энджела ничего не знала о его задании, и знать ей не полагалось.

— Расскажи о Додле. Давно с ним работаешь?

— Три года. — Она достала ключи и несколько раз нажала на черную кнопочку — стоявший неподалеку серый «пежо» мигнул в ответ. — Фрэнк — мой босс, но сильно не прижимает. В посольстве нас немного. — Она помолчала. — Одно время даже пытался ко мне подкатиться. Представляешь? Как будто ослеп.

В голосе ее прорезались резкие, почти истеричные нотки. Он даже испугался — как бы не расплакалась, — и все равно спросил:

— И что думаешь? По-твоему, он мог?

Энджела открыла багажник.

— Конечно нет. На подлость Фрэнк Додл никогда бы не пошел. Трусоват был, это да. И одеваться не умел. Но не подличал. Нет, денег он не брал.

Чарльз забросил в багажник сумку.

— Ты говоришь о нем в прошедшем времени.

— Я просто боюсь.

— Чего?

Она раздраженно нахмурилась.

— Того, что его уже нет. А ты что подумал?