Государевы люди - Андрей Ильин Страница 2

В Москве шел мелкий, противный дождь. В ущелья улиц текла с небес морось, фасады набухли сыростью и потемнели. И даже окна светились как-то тускло и уныло.

Ранняя весна в Москве не лучшая пора, которую зажиточные москвичи предпочитают пересидеть где-нибудь на Капри, нежась в лучах средиземноморского солнца и гуляя по набережной.

Э-эх!..

Тащиться пешком со Сретенки на Ордынку было не близко, и Мишель решил не топтать попусту ноги, решил поймать «лихача». Он остановился на тротуаре в свете фонаря, поглубже втянув голову в воротник дождевика, и стал ждать.

Очень скоро в ближайшем переулке загрохотало зажатое домами, многократно отраженное от фасадов домов эхо, выплеснулось на бульвар, куда на бешеной скорости выкатился «лихач». Мишель махнул рукой. Но тот пронесся, не обратив на него никакого внимания, вильнув задними колесами, зацепив лужу и обдав его фонтаном холодных брызг.

Бр-р... мерзость!.. Управы на них нет!

Увидеть бы его номер, найти и потолковать по душам! Но при такой погоде разве что-нибудь углядишь!

Следующий «лихач» тоже не остановился, тоже промчался мимо, распугивая грохотом ночную тишину.

Пришлось идти пешком.

Еще пару раз его обгоняли какие-то большие черные машины, но он даже не поворачивался в их сторону, предусмотрительно прижимаясь к стенам домов. Все равно никто не остановится. Понять их можно — Москва нынче небезопасна. Особенно ночная. Возьмешься подвезти из ресторации домой какого-нибудь приличного с виду господина, а он тебя, вместо денег, по темечку чем-нибудь тяжелым шандарахнет, карманы вывернет и растворится в переплетении темных московских переулков. Кто его искать станет, кому это надо?

Или строго наоборот — ты сядешь, и тебя шандарахнут, вывернув карманы и сбросив где-нибудь в темном месте в Яузу или затолкав в канализационный колодец. Известно: нынче жизнь человеческая меньше полушки стоит. Так что лучше уж пешочком...

Переправляясь через Москву-реку по Каменному мосту, Мишель мельком взглянул на белую громадину храма Христа Спасителя и быстро, махом перекрестился. Он не был набожным, но по нынешним временам, да при его-то работе имело смысл лишний раз напомнить о себе Господу Богу. Как знать... может, завтра или еще раньше, может, через четверть часа, уже на следующем повороте, придется из той вон, пропахшей мочой подворотни отправиться прямиком на небеса, где его набожность, глядишь, зачтется.

На Ордынке было пустынно.

Но скоро, как только небо посереет, из дворов повыползут дворники — сплошь татары и прочие заполонившие Первопрестольную азиаты, которые станут мести мостовые, шурша метлами, топоча и перекликаясь друг с другом.

Сзади снова оглушительно загрохотало.

Еще два «лихача», свалившись с Каменного моста и разогнавшись под горку, с гиканьем и свистом промчались мимо, расплескивая лужи и обдавая тротуары и редких прохожих фонтанами брызг. Колеса отчаянно гремели, отскакивая от камней мостовой, железные подковы рысаков высекали искры, с морд мыльными хлопьями слетала белая пена, из ноздрей валил пар.

«Лихачи», они и есть «лихачи». Встанешь такому поперек дороги — сомнет, бросит на мостовую, затопчет и даже не остановится!

На Ордынке Мишель отыскал дом номер семнадцать. Долго, согнувшись в три погибели, стучался в окно дворницкой. Наконец за занавеской вспыхнул огонь керосиновой лампы.

— Чего стучишь-то? Чего надо-ть?

Дворник был широкомордый, с узкими, в которых ничего не разобрать, потому что ничего не увидеть, глазками.

— Открывай давай! — приказал Мишель.

— А ты кто будешь, чтобы тебе открывать-то? — огрызнулся дворник. — Много вас тут ночами шляется.

— Открывай, я сказал! — прикрикнул Мишель, выуживая из кармана и притискивая к мутному стеклу жетон, которым в последнее время предпочитал пользоваться как можно реже, чтобы не нарваться на грубость. В России и всегда-то чинов полиции не жаловали, а нынче разве только в глаза не плевали. Революция-с...