Дело Варнавинского маньяка - Николай Свечин Страница 2

— Да знаю я вашу инструкцию! — отмахнулся прокурор. — Пятеро на одного — и самозащита. Чему вас там только учат?

Бударгин нахмурился, но благоразумно промолчал.

— Что имеете сказать про обнаруженный на Кошкине специальный револьвер?

— Когда ответным огнем в порядке самозащиты господин Лыков застрелил упомянутого…

— Короче! — рявкнул судейский.

— Могу короче, — обиженно пожал плечами коллежский секретарь. — Когда, защищаясь от преступных выстрелов ответным огнем, господин Лыков поразил злодея, на теле последнего был обнаружен револьвер системы «смит-вессон» специального образца, находящийся на вооружении агентов сыскной полиции. Сличение номера показало, что оружие принадлежало губернскому секретарю Красноумову, чиновнику особых поручений XII класса Департамента полиции, пропавшему без вести в первых числах марта этого года при выполнении секретного задания.

Прокурор перегнулся через конторку и впился в сыщика сверлящим взглядом:

— А может быть, Кошкин был схвачен живым? И находка револьвера вызвала у коллежского асессора Лыкова чувство злобы и желание мести? Подумайте над ответом хорошенько и помните о клятве на Святом Евангелии. Отчет придется держать перед Всевышним!

И пафосно поднял палец к потолку.

— Никак нет, — уверенно заявил Бударгин и преданно всхлипнул. — Как же я могу нарушить клятву! Кошкин был к тому времени уже убит… ответным огнем в порядке самозащиты. Да и номер мы смогли сличить только по прибытии в оружейное депо департамента. Мало ли таких револьверов на руках? Отпили ствол — и готово дело…

Остальные четыре агента подтвердили показания коллежского секретаря, и судья тут же закрыл дело о превышении власти за недоказанностью. Лыков со своими людьми вышел на Литейный. Там Алексей молча пожал сыщикам руки и отправился на службу доложиться начальству. Календарное лето еще не началось — было 26 мая, но жара в 1886 году, видимо, решила взяться за дело раньше срока. Пекло уже немилосердно. Все, кто мог сбежать из раскаленного города, спешили в отпуска или на дачи. Вот и Благово на прошлой неделе укатил во Францесбад лечить больные почки. Замещавший его статский советник Цур-Гозен принял Лыкова незамедлительно.

— Ну как?

— Ребята отмазали.

— И поклялись, не моргнув глазом?

— Конечно.

— Вот и хорошо, — облегченно вздохнул статский советник. — А вообще, чего это прокурор так на тебя взъелся? Дают ему грош, так, вишь, не хорош! Дело открыл… Будто в первый раз при задержании убивают!

— Потому и открыл, что не в первый, — пояснил Алексей. — В прошлом году в Темир-Хан-Шуре — помните, я командировался в Военное министерство? — тоже случилось. Я тогда Раковникова, стервеца, застрелил. Только на Кавказе меня за это похвалили — там разговор короткий; а здесь, в столице, пытались из службы исключить. Чистоплюи. Этого бы прокурорского хоть раз на пули пустить, поди, полные штаны накладет. А других судить горазд!

— Да… — пробормотал Цур-Гозен, который тоже никогда не ходил на пули. — Судейские далеки от жизни, это точно. Но… Алексей Николаич… ты бы того… Ты в отпуску давно не был?

— Два года.

— Вот! — обрадовался статский советник. — Пора и отдохнуть! Ты не обижайся, пожалуйста, но уехать тебе надо. Скрыться с прокурорского горизонта. До осени. Пусть на Литейном все забудут. С глаз долой — из сердца прочь! А в конце августа вернешься и продолжишь служить, как служил. Согласен?

— Отпустят ли? — засомневался Лыков.

— А я переговорю с Дурново [3]. Объясню ему. У тебя что сейчас из срочного?

— Да все то же. Ограбление Верблюнера.

Цур-Гозен смачно матюгнулся. Банкирская контора Верблюнера располагалась на Невском проспекте, в самом центре столицы. Недоброй апрельской ночью в нее забрались грабители, убили сторожа и похитили германского монетного золота на 112 тысяч рублей. Тевтонский посланник вручил министру Гирсу ноту; расследованием интересовался сам государь. Третьего дня люди Лыкова вышли на парня, который расплатился в «Малиннике» золотой маркой. Проследили его жилище на Охте — и Алексей застрелил подозреваемого при аресте.

— Все равно он ничего бы не сказал, — угрюмо пробормотал коллежский асессор. — Знаю я этот сорт… И возможность ему дал. Без толку…

— Я разговаривал с агентами, — ответил Цур-Гозен, глядя в окно. — Можешь не оправдываться. Значит, опять Недокрещенный?

— Так точно. И как же я в отпуск отбуду?

Статский советник долго смотрел на серую ленту Фонтанки, вздыхал про себя и тер маленькой ладонью столешницу. Потом сказал:

— А черт с ним! Сразу после акта Недокрещенный всегда уезжает из города. Сейчас он может быть где угодно, только не в Питере. Государь собирается в Ливадию, граф уже полмесяца, как в Маково [4]. И чего ты будешь тут париться? Прокурорским лучше пока не попадаться на глаза. Пиши рапорт.

— Есть, Христиан Андреевич! — обрадовался Лыков.

— Куда направишь свои стопы?

— Скатаюсь на недельку во Францесбад, попорчу жизнь Павлу Афанасьевичу. Чтобы медом не казалась… А потом к своим, в Варнавин.

— Эх, везет богачам! — вздохнул Цур-Гозен, живший на одно жалованье. — Вам Бог дал, а нам посулил… (Как многие немцы, статский советник любил употреблять русские поговорки.) Но, Алексей Николаевич, будет тебе одно поручение. Чтобы медом не казалось… Думай, как Недокрещенного взять. Давно уж он нам жилы тянет. Жду тебя в конце августа с планом оперативных мероприятий.

— Будет сделано!