Этрусская химера - Лин Гамильтон Страница 2

Словом, почти как в музее. Не поворачивая головы, я могла одновременно увидеть вещи греческие, римские и этрусские, мейссенские фарфоровые статуэтки, каменную голову, кажется, из Камбоджи, несколько писанных маслом картин, разместившихся на тех дюймах стен, что еще не были заняты фресками, барóчные зеркала, деревянного коня, относящегося, наверно, к концу восемнадцатого столетия, и не один, и не два, а целых три канделябра, притом изготовленных не из муранского стекла, как следовало бы ожидать в данной части света, но из хрусталя, должно быть, богемского и тоже восемнадцатого века.

Но более всего меня удивили два факта. Во-первых, здесь было свалено слишком много вещей. Я не борец за опрятность. Как скажет вам всякий, кто видел мой антикварный магазин или мой дом, принцип чем меньше, тем лучше никогда не служил для меня образцом там, где речь шла об убранстве. Мне нравится теснота, игра различных предметов и стилей. Но это было уж слишком — собрание порывистого коллекционера, не испытывающего недостатка в средствах.

Во-вторых, в основном здесь было собрано барахло, как в нашей отрасли торговли принято называть вещи рядовые и ничем не примечательные — то есть не головокружительно дорогие.

Картина над каминной доской явно представляла собой копию — хорошо известный оригинал находился в художественной галерее. Прочие вещи были, пожалуй, и неплохи, однако среди них редко какая могла обойтись хозяину более чем в 25 000 долларов, а уж дороже 75 000 не было вовсе. Я сама охотно продала бы Лейку любой предмет из тех, что находились в этой комнате, однако я не видела ни одной вещи, соответствующей тем финансовым ресурсам, которыми располагал этот миллиардер и его вкусу как коллекционера. Он регулярно фигурировал в разделах новостей журналов, издающихся для собирателей, и явно был готов заплатить миллионы за нужную ему вещь. Таковых я в этой комнате не наблюдала.

Пока я пыталась впитать в себя всю обстановку, в комнату бодрым шагом вошел симпатичный мужчина лет пятидесяти, увенчанный пышной с проседью темной шевелюрой, и загорелый в такой степени, что это сразу же наводило на мысль о соляриях или же продолжительном отпуске, проведенном на собственной яхте. Я тщетно попыталась найти в нем признаки того, несколько застенчивого молодого человека, который был изображен на фото в ежегоднике. За прошедшие тридцать с гаком лет Лейк успел утратить всякие остатки неуверенности в себе. Безусловно, шесть миллиардов долларов могут посодействовать этому процессу. Для человека, достигшего зрелости в шестидесятых годах, он выглядел, пожалуй, чересчур молодо, однако я отнесла этот факт на счет ресурсов, позволявших ему должным образом следить за собой.

— Лара Макклинток? — Он протянул мне руку. Собеседник мой остановился в луче солнечного света, окружившего его неким сиянием, что показалось мне забавным. — Меня зовут Кроуфорд Лейк. Спасибо вам за согласие прийти сюда. Извините за весь драматизм и за то, что я заставил вас ждать. Надеюсь, вы простите меня. К сожалению, я нахожу подобную секретность необходимой. К вашему появлению я еще не закончил с делами, а, учитывая, что в Риме я бываю редко, мне было необходимо завершить их. А теперь не хотите ли чаю? Или, может быть, чего-нибудь покрепче?

— Чай подойдет самым лучшим образом, — ответила я, подумав, что раз Лейк пользуется этими апартаментами настолько редко, это вполне может объяснить и характер предметов, и застоялый воздух в помещении. Он позвонил в колокольчик, и в комнате появилась служанка с такой быстротой, словно она только что парила в коридоре в ожидании распоряжений.

— Будьте добры, чаю, Анна, — проговорил он. — И немного вашего дивного лимонного пирога.

— Сию минуту, мистер Лейк, — женщина чуть склонила голову словно бы перед каким-то князем.

— Ну, и что вы скажете? — провел он рукою в воздухе. — Случалось ли вам видеть нечто подобное?

— Алебастровые вазы роскошны, — согласилась я осторожным тоном.

— Четырнадцатое столетие, — заметил он. — Не слишком стары, конечно, однако вы правы, они очаровательны. А что вы скажете о картинах?

— Фрески великолепны, — ответила я. — А картина над камином меня восхитила. — И добавила, тщательно выбирая слова. — Интересно, где я видела оригинал? Наверно, в Лувре?

Столь очевидная копия среди явно подлинных произведений искусства меня удивила, и я хотела, чтобы Лейк понял, насколько я разбираюсь в деле.

Он нахмурился.

— Оригинал перед вами. Но вы не ошиблись в другом. Копия действительно находится в Лувре.

— Ого, — невольно вырвалось у меня. К моему облегчению тут появился чай в сногсшибательном серебряном сервизе и обещанные ломти лимонного пирога на блюде севрского фарфора.

Какое-то еще время мы поговорили о пустяках, он показывал мне на некоторые предметы и объяснял, каким образом сумел их приобрести, а я с пониманием кивала. Мне было известно, что Лейк был родом из Южной Африки, однако акцент его следовало бы назвать средне-атлантическим, чуть британским, чуть американским, который вообще выработать достаточно сложно. Передо мной был лощеный джентльмен, отрадно отличавшийся от грезившегося мне вчерашней бессонной ночью гибрида между отшельником Говардом Хьюзом, [1]заросшим волосами и отрастившим ногти на ногах, и патологически застенчивым компьютеризованным дурачком какой-нибудь новейшей разновидности.

— А теперь к делу, — произнес он наконец едва отыскав свободное место, чтобы поставить чашку. — Вне сомнения, вас интересует, почему я пригласил вас сюда.

Я кивнула. Сказать по правде приглашение меня восхитило, однако причины его оставались непонятными.

— Я хочу, чтобы вы приобрели для меня одну вещь. Произведение искусства. Очень старое. У одного человека во Франции. Конечно, вы получите комиссионные, и я покрою все ваши расходы. Вы сделаете это?

— Ваше предложение льстит мне, — начала я осторожно. — Однако, если вы простите меня за подобную прямолинейность, почему вы делает его именно мне? Почему его не может выполнить кто-нибудь из ваших людей?

— Они не разбираются в антиквариате, — он решительно взмахнул рукой. — В отличие от вас, как мне говорили.

— А Мондрагон, — упомянула я видного торговца предметами искусства. — Он часто делает покупки для вас, не так ли? И, безусловно, разбирается в антиквариате.

На лице Лейка проглянуло нетерпение.

— Вы, безусловно, понимаете, что когда мое имя связывается с важным приобретением, цена всегда возрастает. И превышает свое реальное значение.

— Аполлон, — сказала я.

— Аполлон, — согласился он. — Точнее, Аплу, или Апулу, как его называли этруски. Увы, да. Вижу, вы справились с домашним заданием, миссис Макклинток.

Я действительно справилась с домашним заданием — если не обращать внимания на высокомерное утверждение. Не то чтобы заниматься Лейком было бы сложно. Заметки о его финансовых эскападах — как и о наглых приобретениях в области искусства — регулярно появлялись в газетах — бери любую. Конечно, он был очень богат, однако всего приобрести не мог. Решив купить две тысячи трехсотлетней давности изваяние Аполлона, настоящий шедевр, этрусский по своему происхождению, он проиграл техасскому коллекционеру, у которого, наверно, не было ресурсов Лейка, однако имелось желание превзойти его в этом конкретном приобретении. До того Лейк присутствовал в списках сотни коллекционеров года, которые публикуют все художественные журналы. Но после Аполлона, однако, он как будто бы оставил это поле деятельности другим.