Таинственное происшествие в современной Венеции - Уилки Коллинз Страница 2

— Вот один факт, сэр, — я вдова, — произнесла дама. — А вот вам и другой — я опять выхожу замуж через неделю.

Она смолкла и улыбнулась своим мыслям. Доктору Уайброу не понравилась ее улыбка. В ней было нечто неприятное — и печальное и жестокое одновременно. Она медленно осветила лицо дамы и вдруг погасла. Доктор заворочался в кресле. Он стал сомневаться в собственном благоразумии. Мысли его с грустным сожалением обратились к ожидавшим его обыкновенным больным, к их милым, обычным, заурядным болезням.

— Мой приближающийся брак, — сказала она, — имеет одно неприятное обстоятельство. Человек, за которого я выхожу, был помолвлен с другой, еще до момента нашей с ним встречи за границей; заметьте, что невеста состояла с моим будущим мужем в кровном родстве, происходила из одной фамилии и приходилась кузиной. Я нечаянно лишила ее жениха, чем испортила ее будущность. Я говорю «нечаянно» потому, что ничего не знала об этой помолвке, пока сама не дала слова. Уже в Англии, когда дело могло раскрыться, мне была сообщена правда. Я, разумеется, пришла в негодование. Извинение у него было уж готово; он показал мне письмо прежней невесты, которое освобождало его от данных обязательств. Более великодушного, более благородного письма я не читала никогда. Я плакала — я, не находившая слез для собственных горестей! Если бы письмо давало моему жениху хоть малейшую надежду на прощение, я положительно бы ему отказала. Но твердость, выраженная в письме, без гнева, без тени упрека, даже с сердечным пожеланием счастья, эта твердость, говорю я, не оставляла ему надежды. Он обратился к моему состраданию, к моей любви. Вы знаете женщин. И у меня, как и у всех, мягкое сердце — я сказала: «Хорошо, я согласна!» Тем и кончилось. Через неделю — с трепетом повторяю это — мы венчаемся!

Дама действительно задохнулась от волнения и была вынуждена прервать рассказ, чтобы успокоиться. Доктор стал бояться, что ему придется выслушать длинную и скучную историю.

— Простите за напоминание, — сказал он, — но меня ждут больные. Чем скорее вы перейдете к делу, тем будет лучше для них и для меня.

Прежняя странная улыбка — и печальная, и жестокая — промелькнула на губах женщины.

— Каждое слово, сказанное мной, относится к делу, — бросила она. — Сейчас вы в этом убедитесь.

Доктор вздохнул.

— Вчера — вам нечего бояться длинной истории, сэр, — не далее как вчера я была в числе гостей на вашем английском завтраке в одном доме. Некая дама, совершенно мне незнакомая, приехала поздно, когда мы уже встали из-за стола и прошли в гостиную. Она случайно села возле меня, и нас представили. Наши имена многое сказали друг другу. Передо мной стояла девушка, у которой я отняла жениха, девушка, написавшая такое благородное письмо, отказываясь от своих прав на любимого. Слушайте дальше! Я вижу, вы теряете терпение, мой рассказ вам неинтересен, но я так длинно говорю потому, что мне очень важно, чтобы вы поняли — у меня не было неприязни к этой женщине. Я восхищалась ею, я жалела ее, но мне не в чем было себя упрекнуть. Это очень важно, вы сейчас поймете. С другой стороны, и я была абсолютно уверена в том, что прежняя невеста моего жениха не считает меня перед собой в чем-либо виновной. Теперь, зная подробности объясните мне, если можете, почему, когда я встала и встретилась со взглядом этой женщины, я похолодела с головы до ног, я затрепетала, задрожала и впервые в жизни узнала, что такое панический ужас.

Доктор наконец проявил интерес к рассказу.

— Не было ли чего-нибудь особенного в наружности дамы? — спросил он.

— Решительно ничего! — последовал горячий ответ. — Вот ее описание. Обыкновенная англичанка, ясные, холодные голубые глаза, здоровый цвет лица, безукоризненно вежливое обращение, большой рот, полные щеки и подбородок — больше ничего.

— Может быть, вас поразило что-нибудь странное в выражении ее лица?

— На лице ее отражалось весьма естественное любопытство, которое может вызвать у женщины особа, которую ей предпочли; может быть, блуждало легкое удивление — ведь я была нисколько не привлекательнее ее, не лучше; оба чувства сдерживались рамками вежливости и длились, как мне показалось, несколько мгновений. Я говорю «как мне показалось» потому, что сильное волнение помутило мой рассудок. Если бы я могла двинуться с места, я убежала бы, не помня себя от страха. Я опустилась на стул — я не могла держаться на ногах — и с ужасом глядела в спокойные голубые глаза, такие кроткие и чистые. Эти глаза заворожили меня. Я вдруг почувствовала, что душа соперницы смотрит в мою душу из этих зрачков, смотрит, если это только возможно, вне связи с ее смертной оболочкой. Доктор, я пытаюсь передать вам как можно точнее кошмар, охвативший все мое существо! Я почувствовала, что этой женщине предназначено, совершенно бессознательно, сделаться злым гением моей жизни. Светлые невинные глаза обнаружили и поняли во мне скрытую тягу ко злу, тягу, о которой я сама не подозревала, пока она не зашевелилась во мне в эти минуты. Я поняла, что за каждый мой будущий дурной поступок, за каждое возможное преступление это создание навлечет на меня возмездие без всякого усилия с ее стороны, я знала — так будет, будет. Смятение, овладевшее мною, вероятно, отразилось на моем лице. Добрая девушка склонилась надо мной: «Я боюсь, в этой комнате слишком жарко; не угодно ли вам мою скляночку с нюхательной солью?» Услышав ласковые слова, я лишилась чувств. Когда обморок закончился, гости уже разъехались, со мною оставалась только хозяйка. В первую минуту я не могла ничего ей сказать, вместе с жизнью ко мне вернулось и страшное переживание. Обретши наконец дар речи, я стала умолять хозяйку рассказать мне всю правду о девушке, место которой я заняла в сердце мужчины. Втайне я надеялась услышать о ней нечто дурное, я имела надежду, что пресловутое письмо можно будет счесть искусной лицемерной подделкой, словом, что девушка имеет способность хорошо маскировать свои чувства и лелеет ко мне тщательно скрываемую ненависть. Но нет! Хозяйка дома оказалась подругой детства невесты моего жениха, была так коротка с нею, как сестра, и была положительно уверена в ее невинности и неспособности желать зла кому-либо. Моя надежда объяснить происшедшее обычным чувством опасности, возникающим в нас при встрече с обычным недоброжелателем, развеялась как дым. Я могла сделать еще только один шаг, и я сделала, его. Я обратилась к человеку, за которого выхожу, я умоляла освободить меня от моего обещания. Он отказал. Я объявила ему, что сама возьму назад свое слово. Он дал прочесть мне письмо от своих сестер, братьев, дорогих друзей, которые увещевали его подумать, прежде чем жениться на мне. Все письма повторяли сплетни, распространяемые обо мне в Париже, Вене, Лондоне, — самую гнусную ложь. «Если вы откажетесь выйти за меня, — сказал он, — вы признаете, что слухи справедливы. Вы признаете, что боитесь войти в общество моей женой!». Что я могла ответить? Возражать было нечего, — если бы я упорно стояла на своем, репутация моя погибла бы окончательно. Я согласилась пойти под венец в назначенный день и распрощалась с ним. Прошла ночь. Я приехала к вам, доктор, с твердым убеждением, что отныне некоему невинному созданию предназначено оказывать роковое влияние на мою жизнь. Я приехала с единственным вопросом к вам, к единственному человеку, который может на него ответить. И вот я спрашиваю вас, сэр, что я такое? Демон, узревший ангела мести? Или просто бедная сумасшедшая девушка, сбитая с толку игрой расстроенного ума?